В последний день на Филиппинах я забрёл в ту часть острова Боракай, где не был за все сорок дней, что я там прожил. С другой стороны, ничего нового я там не увидел — обычная боракайская красота и пляжи-«Баунти».
Category Archives: Филиппины
Боракай вечером
Город Боракай
Кроме White beach path на Боракае ещё есть Main road, которая идёт вдоль всего острова и делит его на две части — пляжную и остальную. На остальной тоже есть пляж, но он кайтерский и поэтому почти не считается. Основной — это, конечно, white sand beach.
Вдоль Main road расположены лавки, ресорты, универсамы, рынки, пустырь и озеро. По ней с рассвета и до поздней ночи постоянным потоком ездят трайсиклы. Трайсикл — это такой мотоцикл примерно моих лет с приделанной к нему коляской. При виде этого самобеглого экипажа на ум приходит только одно слово: драндулет. В трайсикл помещается семь пассажиров. Увидев его впервые и пустым, в это невозможно поверить, но я сам видел его заполненным.
Боракай. Дорога вдоль пляжа
Следующие несколько серий будут посвящены филиппинскому острову Боракай. Ему вообще много чего можно посвятить, но я ограничусь полусотней фотографий. Они не имеют какой-либо художественной, репортажной, эстетической или познавательной ценности — просто снимки с острова, на котором я провёл едва ли не лучшие сорок дней в Юго-Восточной Азии. Вам неинтересно, а мне спустя год-другой будет что вспомнить. Или — с чем сравнить, если неведомая сила вдруг передумает и оставит меня в Киеве, а не унесёт на Филиппины навсегда.
Пляж Пука
В День России и в День независимости Филиппин редакция нашего ЖЖ в полном составе выбралась на неблизкий и безлюдный пляж Пука. Хули и говорить, на пляже Пука красиво. Смотрите сами.
Фруктовая диета
Сходил на рыночек за завтраком.
С Днём России и с Днём независимости Филиппин, дорогие!
Ужин на Боракае
Текстов много, согласен. Вот, разбавляю картинкой. Ни о чём, просто вход в один из ресторанов под открытым небом с видом на пляж.
Мусульманское мясо
В воскресенье днём в японское кафе «Нагиса» вошла грузная молодая женщина восточного типа с носом Бабы-яги и её спутник — негр в баскетбольной майке, похожий на Марселеса Уоллеса. Они заказали безалкогольной еды и в её ожидании стали болтать на хорошем английском. А мистер Уоллес — так тот и вообще с британским акцентом.
«Нагиса» — правильное японское кафе на территории ресорта «Сёрфсайд». Их владелец мистер Такеши (он представился по имени, а его фамилию на визитке я так и не смог прочитать) специально пригласил шеф-повара из Японии. В «Нагисе» лучшие суши из лосося на всём острове. Здесь настоящая японская еда, и даже распиздяи-филиппинцы не переделывают её на свой вкус. Здесь уютно, есть филиппинский интернет (это значит, что он то есть, а то его нет), по вечерам негромко играет симпатичная электронная музыка. «Сёрфсайд» стоит на первой линии, прямо у моря. У них есть свои лежаки для постояльцев, на которые они пускают и хороших людей, частых посетителей кафе, с кем уже подружились. Я каждый день загораю именно там.
Когда Бабе-яге принесли большую порцию еды, она притворно воскликнула «Вау!», а потом, ткнув в неё своим носом, позвала официанта.
— Вот это что такое, скажите, свинина или курица?
Официант с филиппинской непосредственностью посмотрел ей в тарелку, удержался от того, чтобы не ковырнуть вилкой и не попробовать, и честно ответил, что на вид это то ли свинина, то ли курица.
— Узнайте, пожалуйста, у повара, что это. Мне важно,— объяснила Баба-яга.— Понимаете, я — мусульманка, я не ем свинину, и вот мне кажется, что не дай Аллах это она, и тогда я здесь то ли провалюсь сквозь землю, то ли сама стану свиньёй, то ли со мной случится ещё что-то — я не точно помню Коран, так что вы уж узнайте, я должна быть абсолютно уверена.
Слегка задумавшись, официант удалился и вскоре вернулся с известием, что это она правильно сделала, что не съела всю тарелку, потому что перед ней лежит часть разделанного трупа нечистой свиньи. Я удивился, как Бабу-ягу от таких слов не стошнило прямо в её лютого врага. Она лишь вежливо, насколько это позволяют растревоженные религиозные чувства, попросила заменить блюдо на что-нибудь куриное, потому что перспектива стать курицей и закудахтать вот прям на этом месте её не пугала.
Официант забрал незаблёванную тарелку и удалился, и вот на этом месте на сцену должен был бы выйти мистер Такеши.
Он подошёл бы к ним, опираясь на трость и слегка подволакивая правую ногу. Они, сидя, посмотрели бы на него снизу вверх, а он сверкнул бы на них своими грозными японскими глазами через тонкую золотистую оправу. Они бы улыбнулись ему и промямлили что-то вроде «Добрый день, сэр», а он бы затушил в её бокал с водой и льдом свой «Мильд севен», ударил бы тростью в пол и хриплым голосом с японской интонацией крикнул:
— Мой ресторан — не место для поганых овцеёбов! Вон отсюда, бляди!
И я бы зааплодировал.
Содом и Боракай
На нашей улице находится харчевня. В ней прислуживает то ли мальчик, то ли девочка. Он мальчик, у него кадык, но он одет как девочка и ведёт себя как девочка. И обаятелен, как девочка.
Я зашёл и попросил еды. Он один из всех них знает английский. Наверное, потому, что он дружит с англичанами. Или американцами. Или австралийцами. Но сегодня он будет дружить со мной.
— Вы живёте неподалёку, раз частенько сюда заходите? — спросил он.
— Во-первых, как тебя зовут? — таким образом я решил узнать его пол.
— Себастьян.
— Себастьян?
— Нет, не Себастьян, а Себастьяна.
— Ты мальчик или девочка? — спросил я.
— Как тебе будет угодно,— улыбнулся он и подал мне вилку.
Не ебу, не зову, не плачу
Возле гостиницы, куда я переехал и где живу четвёртый день тихо, как пьяная мышка, есть лавка. Такие лавки филиппинцы называют store. Эта, впрочем, ещё похожа на store, но вот зарешёченный киоск из начала девяностых на store не тянет никак. Но они тоже называются store.
В лавке есть всё, что нужно ближе к ночи одинокому сердцу: полка с выпивкой, холодильник с пивом, газировка, соки, сигареты и зачем-то что-то ещё. Всё это свалено в кучу, и перемещаться по лавке можно только бочком, а если в ней больше двух покупателей, то уже никак не разминуться, если только один не ныряет под стеллаж с печеньками, а второй не перемахивает через ящик с чипсами.
В дальнем углу даже есть отдел с косметикой и лекарствами. У него — своя продавщица, но касса всё равно общая.
При входе сидит старик и продаёт табак. На его грязных ногах вьетнамки, штаны были когда-то тёмно-синими, но за тридцать лет, что он их носит, они полиняли и выцвели. Что написано на майке цвета хаки — уже не разобрать.
Раньше тут был охранник, но потом все решили, что ему лучше быть подсобным рабочим. Охранник переоделся в шорты и лоснящуюся майку в виде филиппинского флага. Белый треугольник с солнцем приходится на грудной вырез. В лавке он только мешает, потому что и без него места нет.
Кассирша — тётка за пятьдесят. Она носит домашний халат, скучает за кассой и зевает во весь рот, когда пробивает чек. Она говорит «два восемь» вместо «двадцать восемь», упаковывает мой ром в двойной пакет и улыбается мне, как я только вхожу в лавку.
А ещё мне улыбается продавщица из отдела косметики. Каждый день она в чёрной короткой строгой юбке, белой блузке и в туфлях. Волосы собраны в пучок на затылке, глаза подведены, губы напомажены, щёки в пудре. И ярко-чёрная родинка у левой брови. Странно видеть эту поистине европейскую аккуратность в распиздяйской лавке на филиппинском островке.
Когда я вошёл в магазин первый раз, она спросила:
— Как вас зовут? — и тут же смутилась.
— Тони,— ответил я и не понял, то ли она заигрывает со мной, то ли просто приветлива. Меня никто вот так сходу не спрашивал имя.
Она симпатичная. Невысокая. Как сказал бы на этом месте какой-нибудь похабник, она может отсосать не нагибаясь. Но я так не скажу, потому что нагнуться ей всё-таки придётся. Она стройная, что у филиппинок встречается не так уж и часто: от ранних родов и дрянной еды — чипсы, консервы, газировка — они полнеют. Она красиво и нежно улыбается. Она похожа на куколку. Слишком аккуратная для филиппинки. И совсем не блядовитая. Её хочется ласкать, как ребёнка, и стыдно ебать.
Когда я сегодня поставил на прилавок перед кассой бутылку рома, кассирша зевнула и сказала, хихикнув:
— Ага! Опять!
— Опять,— ответил я.
Девочка нахмурилась.
— Вы опять пьёте? — с неудовольствием спросила она.
— А что ещё делать в такую погоду? — спросил я. Ну как и, главное, зачем ей объяснять, что я до этого читал на пляже Новый Завет?
Кассирша засмеялась:
— Ну да, вообще-то…
А девочке не было смешно.
— Вы один здесь? — спросила она.
— Да, один,— кивнул я.
— Совсем один?
— Здесь — совсем один,— уклончиво ответил я.
— Ммм! — протянула она, и я опять не понял, рада она этому или нет.
И я ушёл — без лишних вопросов, разговоров и флирта. Чтобы не подначивать никого из нас. Потому что я заебался быть здесь один. И девочка, может быть, тоже.