Покинутий блог. Оновлюється кілька разів на рік.
За предпоследний день в Пуэрто-Принцессе я успел-таки съездить в образцово-показательную колонию-поселение Ивахиг.
Примечательна она тем, что в ней нет в русском понимании заборов, вышек, сторожевых псов и вохровцев. Она открыта для туристов (за исключением некоторых мест, куда всё-таки вход воспрещён), расположена, как говорят в путеводителях, в живописнейшем уголке земли, и, не отличая туризм от иммиграции, я диву давался, неужели эти люди ещё могут быть чем-то недовольны.
Давно фотографий не было.
Филиппины, г. Пуэрто-Принцесса, рыбный порт.
Ну и ещё немного — из жизни нашего постоялого двора.
На одну ночь перед самолётом в Манилу заехала канадка. Кое-как, в силу скудности моего английского, разговорились, пошли обычные вопросы: а сколько ты уже в Азии, а где был, а что видел, а где нравится, а что скажешь за Лаос и так далее.
— Канадцев, кстати, задевает, когда их путают с пиндосами,— говорит она.— И ещё убивает вот это невежество, когда спрашивают, мол, ты откуда? Я отвечаю: «Из Канады». «А-а-а,— говорят,— знаем. Это там, где Штаты». Это не там, где Штаты, это там, где Канада, блеать!
— У меня,— отвечаю,— та же хуйня с Украиной. Её тоже все к России причисляют. Кто ни спросит, откуда я, я отвечаю: Юкрейн. А-а-а, тянут, Раша. Да какая, блядь, Раша.
— Да-а-а,— кивнула канадка, давая понять, что уж она-то знает, где находится Украина и что она уже лет двадцать как не часть России. Но прозвучало это не очень искренне.
— А ещё,— добавила она с гордостью,— пиндосам как раз наоборот очень нравится, если их называют нами, канадцами. Вы, если будете сомневаться, пиндос перед вами или канадец, то спрашивайте, не канадец ли. Если наш, то он просто ответит «да» и не обидится, а пиндосу так ещё и приятно будет.
Помолчали. Целых секунд десять, наверное. И она снова заговорила.
— А сколько вы, значит, уже в Пуэрто-Принцессе?
— Пять дней,— отвечаю.
— Не до хуя ли для Принцессы? И что здесь делали всё это время?
— Всё это время я здесь выпивал,— честно признался я.
— О, а вы же ведь русский, да?
— Допустим,— ответил я тоном «ах как сложно догадаться».
Тут она сконфузилась.
— Простите,— говорит,— я совсем не в этом смысле! Акцент у вас просто русский. Я в России была — там такой же акцент у людей, честное слово, я могу отличить!
Ага, акцент, конечно.
У нас отличная слышимость между комнатами, потому что стены сделаны из звукопропускающего картона. В три ночи меня разбудили излишне, а как мне потом показалось,— демонстративно громкие отказы женщины от секса. Я прислушался. Принуждение происходило под моей кроватью. Первое время я вслушивался из джентльменского интереса — ну мало ли, может, там девушку обижают, надо заступиться. Потом — уже из любопытства, потому что никого там не обижали.
Картина с небольшими погрешностями моих предположений выглядела следующим образом. Молодой, немного туповатый с виду аргентинец, которому завтра утром уезжать, остановился в дормитории (общей комнате), а вечером во дворе положил глаз на шведку из отдельного номера, кому и решил перед отъездом присунуть.
Вслушиваясь в их диалог — мне в этом смысле по фигу на порядочность, потому что не хуя орать в три часа ночи, когда их слышит весь дом — по интонации тёлки и по некоторым словам, которые я мог разобрать, я понял, что она совершенно не против, чтобы её трахнули прямо здесь и сейчас. («Эй, да что с тобой? Ты что это, пристаёшь ко мне?» — «Нет-нет, что ты» — «А по-моему, ещё как пристаёшь! Ну вообще, смотрите, обнаглел! Я бы поняла, если бы ты пьяный был, а тут — лезет! Трезвый!» — «Ты куда это руки свои тянешь? Хочешь, чтобы я сиськи тебе показала?» — «Нет, как ты могла подумать, вовсе не хочу!» — «А я бы показала, потому что сиськи-то у меня хоть куда!»)
Когда она начала припоминать, какой у неё был лучший секс, перемежая это замечаниями, что вообще, блин, лезут тут, совсем уже стыд потеряли, я мысленно попросил их перейти от слов к делу, потому что всё уже было очевидно, а словесная прелюдия затянулась, кончить это своё дело и разойтись спать. Наконец перепалка, целью которой было раззадорить аргентинца, закончилась, он принялся за дело, и шведка начала постанывать от куннилингуса. Ещё через какое-то время они наконец-то стали поскрипывать кроватью. Я отмерил им минут десять-пятнадцать и приготовился уже снова засыпать в тишине, как вдруг у них что-то не заладилось. «Ну нет, ну я не могу, не сейчас»,— начала канючить тёлка, и вот тут я ей поверил, что она не врёт. Дальше пошли очень громкие объяснения, что нет, ебаться она, конечно, любит, но вот оргазм у неё был всего два раза в жизни, так что сейчас она кончить сможет вряд ли. Очень ценная информация для всех остальных постояльцев, и абсолютно неясно, что ей мешало дальше ебаться ради процесса. Всё это меня уже порядком заебало.
Потом роли поменялись, и тёлка в качестве компенсации за облом начала делать аргентинцу минет. Когда буквально через три минуты он, кончая, застонал на весь дом, это уже, блядь, было хамством. И затем — благородством, так как этот поц не сразу завалился спать, а из вежливости и благодарности ещё битые полчаса пиздел с ней за жизнь, пока в конце концов не убрался восвояси.
Проснулись петухи. Дорога к рыбному порту стала оживать тарахтеньем мотоциклетных моторов. Начиналась новая жизнь.
По набережной в городе Пуэрто-Принцесса гуляют два чётких пацана. Увы, даже город с таким аристократическим названием не застрахован от того, что в нём рождаются и живут себе дальше чёткие пацаны.
Эта мода не зависит от цвета кожи и близости к экватору. Её не передают по сарафанному радио. Она появляется так же, как изобретают радио: одновременно. Потому что люди — они везде люди, и не могут одни изобретать радио, а другие сидеть сложа руки и думать: ну когда там уже радио-то изобретут.
Чёткие пацаны носят спортивки «Адидас» и кроссы. И в Пуэрто-Принцессе тоже. Тут есть пацаны, которые носят шорты и вьетнамки, но они не чёткие, потому что если им случится догонять или убегать, то быстро они во вьетнамках не пробегут.
Чёткие пацаны во всём мире носят «Адидас» и кроссы. В Паттайе я слышал, что в Комсомольске-на-Амуре так вообще ходит молодёжь. Вся. Чёрные штаны и куртки с белыми полосками, кроссы. Мальчики и девочки.
В Пуэрто-Принцессе они тоже, когда гуляют, слушают музло на мобиле из динамика. Потому что только гниды скрывают своё музло от прохожих. И я слышал много музла в Киеве и Москве. И когда я услышал музло из мобилы на набережной в Пуэрто-Принцессе, я ничуть не удивился.
Но когда в дребезжании динамика я разобрал «Alan Parsons Project», то всё-таки охуел.
Кино о том, что все благие намерения заканчиваются там, где начинается большая политика.
Школьный учитель Джонни Смит (Кристофер Уокен) крутит роман со училкой Сарой Брекнелл (Брук Эдамс). У них все серьезно: Сара без ума от Джонни, Джонни обещает на Саре жениться и даже однажды отказывается от ее предложения остаться на ночь — что как бы символизирует серьезность его намерений. Поэтому, проводив Сару, Джонни садится в своего «жука» и уезжает домой в ночь и проливной дождь.
Сочетание дождя и ночи на безлюдном шоссе в принципе не сулит ничего хорошего, поэтому несущаяся на Джонни цистерна от грузовика воспринимается как совершенно обычная вещь. И также ничего странного в том, что он врезается в нее на полном ходу.
Пять долгих лет Джонни лежит в коме. За это время Сара, которая клялась ему в вечной любви, теряет терпение, находит себе нового мужика и рожает сына. Даже родители уже не верят в счастливый исход. Не унывают только врачи платной клиники.
Наконец Джонни приходит в себя. День на второй выясняется, что при аварии его так хорошо приложило головой, что у него появились способности к ясновидению. Видя прошлое, будущее и настоящее, он помогает спасти дочку медсестры из пожара и рассказывает главврачу клиники, что его мать, с которой того разлучили во Вторую мировую, жива.
Вскоре о феномене Джонни говорит весь городок. Сам шериф Баннерман (Том Скеррит) просит его помочь разыскать маньяка, которого он не может поймать вот уже несколько лет. И после того как Джонни указывает на убийцу, его начинают осаждать немощные: кому-то надо найти кошечку, кому-то подлечить голову, а кому-то просто выпить не с кем.
От всего этого Джонни бежит в другой город и там тихонечко себе занимается репетиторством. Но и здесь ему нет покоя: хитрым образом он оказывается в центре предвыборной кампании. Кандидат в сенаторы Грег Стилсон (Мартин Шин) — бесчестный политик, жулик и вор, рвется к власти, используя методы, которые потом подхватят серьезные мужчины из лихих девяностых. Судьба сталкивает Джонни и Стилсона вплотную: так, что Джони может заглянуть Стилсону в душу и увидеть там крайне опасное для Америки будущее. Классическая нравственная дилемма: дать жизни идти своим чередом или вмешаться и все испортить? Или не испортить, если вмешательство было предусмотрено жизнью.
С первого взгляда, а другого у меня и не будет, Манила не понравилась. Слишком огромный город (не город даже, а метрополия), пеших расстояний нет вообще, грязновато. Сказались и отзывы моих друзей, и то, что я поселился в районе, одновременно напоминающем отдалённые кварталы Лесного массива в Киеве и московскую клоаку Выхино. Наверняка в Маниле есть и прекрасные, тихие, богатые, зелёные и спокойные районы, но специально выбираться в центр, чтобы посмотреть на них, мне не хочется. Я, как и многие, использую Манилу лишь в качестве перевалочного пункта.
Действительно, вооружённые охранники — на каждом углу, и это наводит на мысль, что здесь пошаливают. Совсем я оторопел, когда увидел вооружённого охранника в магазине «7/11» (да, они и на Филах тоже есть). Вчера при свете дня обошёл пару соседних с гостиницей улиц, и мне этого хватило, чтобы после захода солнца, когда делать, как обычно, становится решительно нечего, пропало желание выходить в «7/11» за ромом «Tanduay». Как-нибудь потом попробую, в месте поспокойнее.
Вчера в Таиланде закончился трёхдневный праздник Сонгкран — Новый год по-тайски (а также по-лаосски, бирмански и камбоджийски). Самая зрелищная его часть была уличной. Что значит у нас народные гуляния? Это когда Красная площадь перед боем курантов полна таджиков и гопоты с шампанским и водкой, а следующие несколько дней то тут, то там в сугробах лежат измождённые тела, а мрачные лица в который раз проделывают один и тот же путь — от квартиры до гастронома. Нет, в Тае всё было совсем по-другому, и Паттайя не отличалась от других городов.
Вдоль центральных улиц, по обе стороны дороги, окружив бочки с водой, стоят дети наизготове — кто с водяными ружьями, кто с мисками, а кто посерьёзнее в намерениях, тот и с ведёрком. Рядом с бочкой приготовлен таз. В него наливают воду и высыпают тальк. Размешивают всё это дело до консистенции гончарной глины и ждут. Ждать приходится недолго. Вот появляется прохожий. С весёлыми визгами, а то и наоборот, в полном молчании (мол, проходите, проходите, мы вас не тронем, вы нам неинтересны) вся ватага набрасывается на жертву и поливает её водой. Затем один из нападающих запускает руки в таз с тальковой пастой и вымазывает прохожему лицо.
Кино о том, что любая попытка вчерашних студентов обдурить мафиози всегда заканчивается неожиданно для организаторов.
В прошлом — криминальный авторитет Карло Бертолуччи, а сейчас — честный бизнесмен Чарли Беррет (Кристофер Уокен) однажды в своем любимом заведении застает за своим любимым столиком каких-то трех оболтусов. Они пьют бутылочное пиво, гогочут над похабной шуткой, и вообще непонятно, кто их сюда пустил. Бармен бросается разгонять эту шелупонь: начинается конфликт, в котором органично звучали бы выкрики «А вот никуда я не пойду» и «Дайте жалобную книгу», но ссору быстро гасит сам мистер Беррет, панибратски подсаживаясь к молодежи.
Один из них, Эвери Честен (Генри Томас) — сын ресторатора, и вся веселая компания уговаривает своего нового знакомца поехать вместе отужинать. Вместо этого пацаны с боем привозят Беррета в конспиративный особняк и объявляют его заложником.
Дело в том, что у Эвери похитили сестру Элиз (Лора Харрис) и требуют за нее два миллиона. Да-да, мистер Беррет, мы понимаем, что это сделали не вы, но с вашими связями мы ее враз найдем. А чтобы вы не отказались нам помочь, мы вас и украли. И отрезали вам палец, потому что похитители, заждавшись выкупа, прислали нам точно такой же от Элиз. И что они следующее пришлют нам, то и мы отрежем вам.
Увидев свой палец на недопустимом отдалении от себя, Чарли Беррет приходит в ярость и грозит всех закатать в асфальт, порубить в капусту и другие развлечения. Но пока он примотан скотчем к креслу, и сначала надо что-то делать с этим. Ребята, конечно, неуверенные дилетанты, но тем не менее итальянский мафиози сейчас сидит перед ними связанный и без пальца, а не наоборот.
Для того чтобы выйти на след похитителей, достаточно было поднять на уши двух человек — адвоката Лоуренса (Клифф Де Янг) и крепко сбитого водителя Беррета — Лоно (Дэнис Лири). Они собирают два миллиона, чтобы фактически выкупить своего босса, и заочно передают их похитителям девчонки (чтобы потом забрать у покойников обратно). Но проскакивает инсайдерская инфа, что кто-то из друзей, удерживающих мистера Беррета, курирует похищение Элиз. Когда в нечистой игре признаются ее брат Эвери и ее бойфренд Макс (Шон Патрик Флэнери), в дураках остаются все остальные. А мистер Беррет не любит оставаться в дураках.
Интернет вообще маленький, а паттайский — тем более, но всё-таки стоит рассказать, как я в пятницу утром ходил на собеседование, потому что это, конечно, смех сквозь слёзы.
