Первая неделя нового года прошла так, как, наверное, и нельзя было лучше желать. Все дни мы вкусно ели и выпивали, бездельничали до желания чем-то бы уже заняться, любили друг друга нежнее прежнего и наслаждались покоем.
Навидавшись людей и наговорившись с ними в конце декабря, в саму новогоднюю ночь мы сознательно заперлись дома, включили канал Holiday Jazz на интернет-радио и начали готовить и провожать старый год.
Мы нагуглили несколько неизвестных фильмов, которые могли бы хорошо зайти в дни праздного шатания по дому, и когда все плотские развлечения в прямом смысле приедались, мы включали кино.
Это были удивительные дни наслаждения бездельем, друг другом, вкусной едой и напитками, неглупыми фильмами, хорошей музыкой и умными книгами.
Каждое утро, вставая раньше Наташи, я входил в гостиную, куда сквозь широкие окна проникал белый свет от снега во дворе, отражался от наших белых стен и делал всё пространство ещё светлее; заваривал себе чай, доставал из холодильника лучший оливье года, подтыривал из-под ёлки конфеты и мармелад, и на меня накатывало приятнейшее ощущение, что жизнь, вот этим утром в тишине, свете, тепле и просторе, так прекрасна, что лучшего и не пожелаешь.
Я ходил босыми ногами по тёплому паркету, и вся гостиная казалась мне самым милым и уютным местом на свете. Потом тихонько начинал играть Holiday Jazz, и любой хипстер с зеркалкой и Инстаграмом пришёл бы от всего этого в восторг.
На подлокотнике дивана лежала оставленная там со вчера толстенная, на восемьсот страниц, «Анна Каренина» харьковского издательства «Прапор». В декабре я скачал её для Киндла, но, оказавшись у тёщи в гостях, попросил бумажную версию. Не знаю, что я делал в школе, когда все вокруг проходили Толстого, и как писал сочинения, но о том, что Степан Аркадьич был уличён в измене, я узнал только в прошлом декабре.
Отдыхая от безумных последних нескольких недель, мы даже не выходили гулять и то валялись в обнимку на постели, то доедали вчерашнюю еду, при этом всякий день новую, то пили шампанское, то разбредались по компьютерам, то снова сходились на диване читать каждый своё. Я — «Каренину», Наташа — свою подругу Роксолану Сьому.
«Каренина» ложилась на всю эту праздность как нельзя лучше. Побаиваясь Толстого раньше, я с опаской взялся за большую книгу, но сюжет развивался легко, характеры были понятны и узнаваемы, диалоги — живые, а текст от автора хоть и страдал известной толстовской косностью с постоянными повторами в соседних предложениях, но всё в целом настраивало на такой уютный лад, будто вместо «Карениной» я лежал на диване, обложенный самыми ласковыми котами.
После ужина, выпив итальянского вина из пятилитрового «чемоданчика», очень недорогого, но на удивление нейтрально-приятного, мы отправлялись в кабинет за самый большой экран — смотреть скачанное кино.
Дни безделья шли друг за другом один милее другого, каждое утро я вставал раньше Наташи и подходил к окнам взглянуть на занесённые снегом машины на стоянке во дворе и выезд на улицу. По выпавшему за ночь и не раскатанному ещё с утра снегу мягко, как по ковру, спускались редкие машины, и весь район был такой тихий, сонный, укутанный в снег и лень первой январской недели.