Пересмотрел кадры с фотоаппарата. Красота невозможная, по-моему, даже живьём не было так красочно, как получилось на «Никоне».
#ОхуенноеНевероятное
Пересмотрел кадры с фотоаппарата. Красота невозможная, по-моему, даже живьём не было так красочно, как получилось на «Никоне».
#ОхуенноеНевероятное
— В аэропорт на метро или на автобусе? Давай на метро, на автобусе уже дважды ездили.
Наташа пожала плечами — да всё равно, если хочешь — давай на метро.
У автомата с билетами на станции метро «Синтагма» внезапно выяснилось, что за один и тот же маршрут (и по времени примерно тоже одинаковый) на автобусе берут шесть евро с человека, а на метро — десять.
Двенадцать евро сильно лучше, чем двадцать. И купить билеты на автобус можно в этом же автомате. Остановка в ста метрах: подняться обратно в город по эскалатору, перейти дорогу и вот.
Где-то глубоко внутри забрезжила подлянка — ничем не объяснимая, без доказательств, аргументов, предпосылок.
— Давай купим не здесь, а на остановке, — решил я.
— А если там не будет кассы? — спросила Наташа.
— Значит я снова сбегаю в метро и куплю в автомате.
Мелкий неприятный дождик моросил уже второй час. Голые ноги в сандалиях давно промокли, светло-голубая рубашка пошла тёмно-синими пятнами.
Остановку нашли быстро. Чуть выше стояла будка BUS TICKETS. Я вернулся ни с чем. Наташа вопросительно кивнула. Я показал ей эту фотографию.
— Надеюсь, бастуют только кассиры, — предположил я и уже готов был спускаться в метро к автомату с билетами.
— А автобусы, по-твоему, ездят? — спросила Наташа.
Я удивился:
— А как иначе?
По расписанию в гугл-картах ближайший автобус должен прийти через шесть минут, а следующий — ещё через пятнадцать. Решено было принести в жертву первый автобус, чтобы убедиться, что он вообще есть, пропустить его, сгонять к автомату и уехать на втором. Стали ждать.
Взрослая пара греков, стоявшая с нами под козырьком, покосилась на нас, и женщина на неожиданно приличном английском сказала:
— Если вы таки собираетесь сегодня попасть в аэропорт, то не стойте здесь, как памятник Ришелье, а идите в метро.
— Я думал, бастуют только кассиры, — промямлил я.
— Бастуют все!
— Сука, двадцать евро, — ругался я, пока мы снова катили чемоданы по дождю, — мы за семь с половиной до Борисполя на такси доехали!
— Ты же хотел на метро, милый, — напомнила Наташа.
В восемь утра мы проснулись от нарастающего гула голосов, как будто тихий переулок, куда мы в начале второго ночи прикатили с автобусной остановки чемоданы, — самый оживлённый во всех Афинах.
Я притопал на кухню, отвёл краешек занавески и нос к носу столкнулся с толпой родителей — в здании напротив, чью вывеску я не потрудился перевести ночью, находилась школа с выходящей прямо нам в окна спортплощадкой.
Через полчаса всё начало стихать — мерный родительский гул и детские визги. Дети убежали на занятия, а родители разошлись.
Ещё через полчаса, вдохновлённый интерьером квартиры и фотогеничными соседями, резвящимися на перемене, я сделал несколько кадров в комнатах, потом отодвинул занавеску, просунул объектив сквозь решётку на окне нашего первого этажа и сфотографировал спортплощадку.
Хорошо, что я хотя бы надел трусы.
Потому что именно в эту секунду к забору спортплощадки подбежала девочка-подросток, взялась за прутья и бросила взгляд на наш дом.
И тут на уровне её глаз на неё наставляет широченный объектив голый мужик.
Девочка что-то завопила голосом Эдварда Радзинского. На крик сбежались ещё несколько детей её возраста, и девочки и мальчики. Я задёрнул занавеску. Минуту-другую они ждали у забора, пока я вылезу и покажу им какой-нибудь фокус, на манер тех, что показывают мужчины в пальто одиноким женщинам в безлюдных парках, но я вместо этого искал футболку, брюки и готовился к приезду полиции.
Фото к посту сделано значительно позже, когда страсти улеглись и зазвонил звонок на урок.