В восемь утра мы проснулись от нарастающего гула голосов, как будто тихий переулок, куда мы в начале второго ночи прикатили с автобусной остановки чемоданы, — самый оживлённый во всех Афинах.
Я притопал на кухню, отвёл краешек занавески и нос к носу столкнулся с толпой родителей — в здании напротив, чью вывеску я не потрудился перевести ночью, находилась школа с выходящей прямо нам в окна спортплощадкой.
Через полчаса всё начало стихать — мерный родительский гул и детские визги. Дети убежали на занятия, а родители разошлись.
Ещё через полчаса, вдохновлённый интерьером квартиры и фотогеничными соседями, резвящимися на перемене, я сделал несколько кадров в комнатах, потом отодвинул занавеску, просунул объектив сквозь решётку на окне нашего первого этажа и сфотографировал спортплощадку.
Хорошо, что я хотя бы надел трусы.
Потому что именно в эту секунду к забору спортплощадки подбежала девочка-подросток, взялась за прутья и бросила взгляд на наш дом.
И тут на уровне её глаз на неё наставляет широченный объектив голый мужик.
Девочка что-то завопила голосом Эдварда Радзинского. На крик сбежались ещё несколько детей её возраста, и девочки и мальчики. Я задёрнул занавеску. Минуту-другую они ждали у забора, пока я вылезу и покажу им какой-нибудь фокус, на манер тех, что показывают мужчины в пальто одиноким женщинам в безлюдных парках, но я вместо этого искал футболку, брюки и готовился к приезду полиции.
Фото к посту сделано значительно позже, когда страсти улеглись и зазвонил звонок на урок.