Архів місяця: Листопад 2022

(Это серия постов о том, как с началом войны 24 февраля нам с семьёй пришлось уехать из Киева и куда нас закинула злодейка судьба. Для удобства чтения посты вынесены в отдельную рубрику «З 24 лютого до наших днів».)

Утром 25 февраля мы оглядели с вечера выставленные в коридор сумки, вздохнули и начали переносить в машину всё то, что смогли забрать с собой из дома, который покидали неизвестно на какой срок. Зимнюю одежду, бельё, детские вещи на сейчас и на вырост, несколько самых любимых игрушек, книжек и плюшевых мишек, пару вилок и ножей, сахар и кофе на первое время, запасную обувь, компьютеры, зарядки, пауэрбанки. Я неохотно закинул в общий сбор несколько футболок и трусов — во-первых, всё остальное можно докупить на базаре в Хмельницком или Мукачеве, а во-вторых, моя вера в ЗСУ была безграничной — специальная военная операция продлится для русских не больше пары недель, после чего они сбегут так, что раздавят свои же заградотряды. (Сейчас моя вера в ЗСУ такая же безграничная, просто теперь я знаю, как тяжело истреблять эту нечисть десятками тысяч.)

(Это серия постов о том, как с началом войны 24 февраля нам с семьёй пришлось уехать из Киева и куда нас закинула злодейка судьба. Для удобства чтения посты вынесены в отдельную рубрику «З 24 лютого до наших днів».)

Мы проснулись двадцать четвёртого февраля от страшного грохота около половины пятого утра. Звук был такой силы, что я никогда не слыхал раньше, чтобы в городе что-то так грохотало. Мы переглянулись и даже ничего не сказали — было понятно без слов, что Началось. Мирон спал. Мы открыли телефоны и стали листать новости.

Я выглянул в окно. По ночному двору, на бегу мигая сигнализациями, торопились к своим машинам первые уезжающие с тревожными чемоданчиками. Я позавидовал их собранности. У нас не было готово ни-че-го. До половины пятого утра я был уверен, что нападения не будет. Что всё ограничится изматыванием нервов. До этого Наташа несколько раз предлагала мне съездить в «Эпицентр» и купить канистры для бензина. Я отмахивался, представляя, как глупо выглядят паникёры. Теперь глупо выглядели мы.

(Это серия постов о том, как с началом войны 24 февраля нам с семьёй пришлось уехать из Киева и куда нас закинула злодейка судьба. Для удобства чтения посты вынесены в отдельную рубрику «З 24 лютого до наших днів».)

Написал первый пост и пожалел. Подумал: да ну к чёрту, прекрасно молчал себе всё это время (на самом деле ни фига не прекрасно), не приходилось решать никаких моральных задач — что уместно рассказывать, а что нет, просто набрасывался на первого встречного из киевской жизни и забалтывал его вусмерть. И собеседник мой потом был уверен, что я совсем тут умом тронулся, как одичавший на острове сокровищ Бен Ганн.

Чего я хочу добиться? Рассказать нашу историю с 24 февраля по сегодняшний день? Зафиксировать всё, пока окончательно не сгладились в памяти острые углы ярких эмоций? Но тогда придётся упомянуть такие детали, за что мне до сих пор неловко перед читателями, что это с нами произошло. Нет, мы нигде не нарушали закон и не жульничали. Мы всё делали честно, просто нам очень много раз невероятно везло. Да так, что я теперь в большой задумчивости, чем мне придётся за это расплачиваться — как будто все мои предыдущие жизни вели себя идеально только ради того, чтобы я в этой жизни за один только март две тысячи двадцать второго вытянул все счастливые билеты для нашей семьи. Хотя чего это я — может, это Наташа вытягивала, а я только исполнял. Или годовалый Мирон, который неспроста такой прекрасный.

Переживаю, разрываясь между желанием рассказать всё с самого начала, как та девица из кино в телефонной будке («Алло, Галочка? Ты щас умрёшь!»), и тем, что наверняка много кого эти истории заденут (сбежали из Киева и давай тут!). Мне всех жалко (кроме русских, конечно), и я постараюсь аккуратно нащупывать ту верную тропинку, по которой можно будет идти с моим рассказом. Местами он просто невероятный, и, как сказал один мой местный знакомый, если бы я увидел такое в кино, то подумал бы, что это бездарная работа сценариста, потому что придумано ну очень фальшиво.

Меня разрывает от того, чтобы рассказать всё по порядку, но для начала несколько фактов.

1. Мы уехали из Киева утром 25 февраля. 4 марта мы уехали из Украины.
2. Всё, что мы делали в феврале, делалось ради Мирона. Я уверен, что будь мы с Наташей вдвоём, мы бы остались на Демеевке (это во мне опять говорит чувство вины).
3. «Воеводки» больше нет. Мой друг, сдавший мне помещение под неё в субаренду, не потянул аренды, и нам обоим пришлось выселяться. Часть оборудования у нас дома, часть в гараже, часть пришлось бросить. По возвращению в Киев всё надо будет начинать сначала, и я не уверен, что буду готов войти в эту реку дважды.
4. HRINIVKA на фотографии из первого поста — это не новый бренд «Воеводки». Это именно что хрінівка, сделанная мной по заказу компании, в которой я сейчас работаю наёмным сотрудником. Об этом, конечно, тоже будет отдельный рассказ.
5. Этот блог скорее всего и дальше будет на русском. У меня в голове нормально уживаются русский язык как привычное мне средство коммуникации и царство ада на земле, абсолютное зло — Россия и весь русский мир. Мой русский язык не имеет отношения ко всем этим выродкам. Это мой язык, на котором я читал хорошие книги, шутил и признавался в любви. На этом языке я ненавижу и презираю русский мир. Я не слышал, как в нашем дворе разговаривали русские солдаты, поэтому для меня русский — это не язык горя и страха. Это просто мой mother tongue.

(Это серия постов о том, как с началом войны 24 февраля нам с семьёй пришлось уехать из Киева и куда нас закинула злодейка судьба. Для удобства чтения посты вынесены в отдельную рубрику «З 24 лютого до наших днів».)

Сразу после начала войны я завалил пиздак в Фейсбуке. Человеку, привыкшему ещё со времён платного ЖЖ (то есть двадцать лет кряду) рассказывать миру о каждом своём чихе, такое решение далось непросто, но я до сих пор считаю, что оно было правильным. Никакой эксклюзивной информацией я не обладал, моя ненависть к врагу ничем не отличалась от средней по Фейсбуку, и самое лучшее, что мог сделать в этой ситуации русский — это заткнуться, помалкивать и не отсвечивать.

За эти восемь месяцев с нашей семьёй произошло много такого, во что год назад я бы просто не поверил. Конечно, я не мог вообще ни с кем этим не делиться. Я всё равно продолжал писать посты, но не публиковал их, а рассылал по чатам близким друзьям. Им приходилось читать все наши новости, рассматривать фотографии и потом писать свои комментарии. Из-за моего отказа от Фейсбука страдали невинные люди.

Наконец в октябре я не выдержал и решил, что пора потихоньку возвращаться в Фейсбук. Нереализованное желание выговориться стало вредить здоровью, которое с 24 февраля и так-то еле выдерживает. При этом я не питаю иллюзий, что кому-то мой дневник покажется интересным. Заявлять что-то вроде «Если этот пост наберёт сто лайков, то я расскажу, как мы дошли до жизни такой» не буду — за время моего отсутствия здесь ОДИН человек написал мне в личку, что он соскучился по моим текстам.

Самым сложным будет словить ровную интонацию, не скатываясь в нытьё или хвастовство, потому что я понимаю, что нельзя рассказывать на весь Фейсбук, что у нас что-то плохо, когда в мире есть истории из Мариуполя и Бучи. Тем сложнее это будет мне, потому что все двадцать лет в своих дневничках я только и делал, что ныл, как всё плохо или лично у меня, или всюду вокруг.

И картинка для затравки.