Однажды Горчев писал о том, как он съездил в Прибалтику. Упомянул, в частности, как возвращался. Мол, не было его любимой плацкарты, и пришлось ему ехать в ненавистном купе. Это было около месяца назад, поэтому я не могу сказать, что я был тогда маленький и глупый. Но всё равно я не понял его презрительного отношения к купе и такой нежной любви к плацкарте.
В моём нынешнем представлении плацкарта — это единственный приемлемый для украинцев способ вернуться с заработков из России к себе домой. Таможенники и пограничники в плацкартных вагонах более строги к пассажирам, больше интересуются перевозимым багажом, в то время как в купейных вагонах они порой и не заглянут никуда дальше предъявляемого паспорта. Но прав был Горчев, чёрт возьми. Купе таит в себе другие подлянки. Не гастарбайтеры, так другая напасть подстерегает в купейном вагоне. Мудаки и снобы, не желающие, типа меня, делить один вагон с неопрятными трудягами, — все лезут в купе. До люкса они ещё не доросли, а из плацкарты уж, извините, выросли.
В общем, угораздило меня попасть в одно купе с таким вот мудаком из Харькова.
Ещё за пятнадцать минут до отправления поезда я почему-то был уверен, что мы с симпатичной восемнадцатилетней девушкой-милиционером поедем вдвоём. И даже когда в коридоре купе раздался зычный голос мудака, с отвратительным «гэканьем» во всех возможных и невозможных местах, я почему-то думал, что эта зараза осядет в каком-то другом купе. Но они со своей спутницей ввалились именно к нам.
Меня начало отпускать, хотелось есть, и я всем своим видом показывал нерасположенность к пустому поездному трёпу. Девушка тоже, как мне казалось, не горела желанием попиздить с бодрым харьковчанином, но его остановить было нельзя, и из нас двоих он выбрал своей жертвой её. Я предусмотрительно забрался на верхнюю полку.
После нескольких дежурных вопросов и пары старых анекдотов девушка не выдержала и демонстративно уставилась в окно. Мудак оглядел купе в поисках кого-нибудь ещё, но я шустро отвернулся к стенке. К счастью, время было позднее, бельё уже раздали, и все легли спать.
Девушка-милиционер сошла ночью в Орле, и утром мы оказались в купе втроём. До Харькова оставалось около пары часов ходу, но выносить их обоих я уже не мог. Его рот не закрывался, кажется, ни на секунду. От тем, на которые он рассуждал с напыщенным и серьёзным видом, я был готов биться головой о стенку. Всем своим видом он производил впечатление бывалого и опытнейшего человека, разбирающегося абсолютно во всём — от устройства локомотивного двигателя до сроков посева озимых. И произвёл бы, если бы не был такой мудак. Его спутница смотрела ему в рот с немым обожанием. Я пытался забыться в книге «Как влюбить в себя любого», которую вёз Ольгиной подруге.
В Харькове я уже был мрачнее тучи. В тайне я надеялся, что короткая стрижка и недельная щетина придавали мне ещё более мрачный и отталкивающий вид.
Увидев, что я не собираюсь выходить вместе с ними, мудак спросил меня:
— А вы докуда едете?
— До Запорожья, — холодно ответил я.
— Позвольте спросить: а с какой целью вы едете в Запорожье? Наверное, в командировку? По вопросам металлургии?
— Нет, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Я еду туда взрывать Днепрогэс.