«Если машина говно, то двадцать пять, если нормальная — тридцать»,— думал я, ловя такси на пересечении Саксаганского и Большой Васильковской. Первой же машиной оказалась вырулившая неизвестно откуда несвежая тёмно-красная девятка. «Двадцать пять». За рулём сидел мужчина лет сорока в спортивном костюме. «А то и все двадцать».
— Оболонь, двадцать пять,— отчеканил я.
— Оболонь? — переспросил таксист.
— Оболонь,— повторил я.
— Тридцать,— не согласился мужчина.
— Двадцать пять,— не согласился я.
Таксист кивнул, я сел рядом с ним, и мы поехали. Первые три секунды прошли в молчании.
— А откуда сам? — спросил таксист и, поймав мой взгляд, уточнил: — родом.
— Угадал,— ответил я.
— Оттуда? — переспросил он.
— Оттуда,— подвердил я и зачем-то добавил: — но уже полтора года здесь.
— А акцент-то чувствуется,— победоносно заявил таксист.
— Ну так а куда ж я его дену,— пожаловался я.
— Щас раскажу анекдот,— он быстро сменил тему.
«Только мне не хватало таксистских анекдотов про москалей»,— вздохнул я про себя.
— Значит так,— начал он.— Знаешь, когда выпускники встречают рассвет?
— Знаю,— ответил я, успев лишь добавить, что и сам я его тоже встречал. Мужик уже не слушал.
— Так вот. Еду я, значит, по Лэси. Утро уже, бля, рассвет. Эти, бля, ходят такие, все с бантиками, с ленточками… И тут, значит на площади Лэси стоит мужик. Белые ботинки такие, брючки светлые, и за столб держится. Обнимает. Я, значит, туда проехал, вернулся, а он всё стоит. Я, бля, опять туда-сюда метнулся, проезжаю мимо, а он всё стоит. Ну, выпускники все уже по домам разошлись, поспокойней стало, я часа, значит, через два через три снова проезжаю мимо, а он всё стоит. Тут, думаю, подъеду-ка я, спрошу, куда ему нужно. Останавливаюсь рядом с ним, стекло опускаю и спрашиваю: «Вам куда?» Он так моментально собрался и выпалил: «Кутузова!» Ну там рядом с «Шутерсом», чтоб понятнее было.
— Московская, может? — уточнил я.
— Ну она самая. Я говорю: говно вопрос, поехали, а там ехать-то понты. Довёз я его, он огляделся и говорит: не, мне переулок Кутузова. Ну я развернулся, нарушил там, привёз его в переулок Кутузова. Всё, говорю, приехали. И он, это самое, кладёт мне сюда сто гривен! Сто, бля! А это было… Щас скажу… Года четыре назад. Представляешь, что такое сто гривен по тем деньгам? Мне три ночи нужно было работать, чтобы эти сто гривен собрать, а тут только за километр дороги — и сто! Хватит, спрашивает. Я говорю: спасибо. И он, значит, уходит. Я к своим ребятам приезжаю и рассказываю, так, мол, и так. И один, молодой, говорит мне: а что ж ты не сказал, что не хватит? Я ему говорю: лох ты, говорю, ёб твою мать! Хули ты жадный такой? А вдруг он бы мне тогда ответил: да ты что, охуел, что ли?! — тут таксист грозно посмотрел на меня и повторил: — ты шо, охуел? Вот тебе, бля, пять гривен и всё, бля! И я бы ещё спасибо сказал, потому что пять гривен за километр дороги и сейчас, я тебе скажу, очень хорошо! Так что вот она, синица в руках, и не хуя от неё отказываться, а журавль-то вот он, там, далеко…
Столько слов в минуту я слышал только в Одессе, а такой акцент — только в кинофильме «Брат-2».
— А ты сам,— спросил я,— откуда родом? Не из Одессы?
— Хуже,— ответил он.— Из-под Киева.
После небольшой паузы мужик продолжил:
— С вас тридцать гривен до Оболони за такой рассказ.
Я расхохотался и сказал, что за такой рассказ и за такую весёлую дорогу вообще, а к тому моменту мы проехали не больше трёх минут и до Оболони оставились добрых десять, не грех заплатить и тридцать.
Метров через сто наша машина остановилась возле какого-то ночного клуба с синей неоновой вывеской.
— Приехали,— сказал таксист и выжидательно уставился на меня.
— Угу,— кивнул я, понимая, что это очередная такая шутка.
В этот момент охранник клуба открыл мою дверь и спросил:
— Вы выходить будете?
— Нет ещё, я не приехал,— сказал я и захлопнул её обратно.
Таксист смерил меня взглядом и повторил ещё раз:
— Приехали! Клуб «Авалон», алё! Давай, выгружайся, там машины сзади ждут.
Тут пришла моя очередь удивляться.
— Какой на хуй «Авалон»?! Оболонь! Оболонь — тридцать гривен! Или ты меня три километра решил везти за тридцать?
Довольная улыбка киевского таксиста, срубившего с зажравшегося москаля тридцать гривен за пять минут езды, быстро пропала.
— Извините,— он сразу перешёл на «вы» и отъехал, чтобы не мешать парковаться другим.— От блядь,— разочарованно продолжил он.— Я ж подумал, что раз вы с России, то и платите по российским меркам, нормально так — двадцать пять гривен до «Авалона»…
— Вот тебе и новый анекдот. Будешь его рассказывать вместе с тем, про чувака и переулок Кутузова,— предложил я.
Он даже не улыбнулся. И взглянул на часы.
— На Оболонь я не успею.
— Высадишь, что ли?
— Не, я вас довезу до конца Крещатика. За бесплатно,— уточнил он.— Раз такая непонятка. А дальше вы уж сами будете ловить кого-нибудь ещё. Я на Оболонь за двадцать пять не езжу. Меньше чем за сорок даже не езжу. Это не потому что я жадный, вы не подумайте. Просто платят люди столько! А раз платят, то чего ж не поехать.
— Я здесь живу полтора года,— напомнил я,— и ни разу из центра за сорок гривен до Оболони не ездил. Потому что я знаю, сколько это стоит.
— Да ради бога! — я аж вздрогнул от классического одесского акцента.— Поезжайте на здоровье! Только не со мной.
Мы остановились на пересечении Крещатика и Прорезной. Стало немного неловко.
— Хоть десяточку-то возьмёшь? — вкрадчиво спросил я.
Таксист посмотрел на меня и прищурился.
— Пятёрочку.— Азарт спорщика не позволил ему согласиться.
Я дал ему пять гривен, мы пожали друг другу руки, и я вышел на Крещатике, чтобы поймать ещё одно такси. На этот раз уже за двадцать.