Странности начались, как только я вышел из лифта на четвёртом этаже нашего делового центра «Ямское плаза». Сигаретным дымом пахло прямо от входа. Я вошёл в оупенспейс и увидел, что на столах у курящих людей стоит по пепельнице. Дым то поднимался струйками вверх, то окутывал журналистов сизыми облаками. Удивлённый, я прошёл на своё место.
— Ну-ка дыхни,— сказал мне шеф-редактор газеты «Твой день» Володя.
Я на секунду замешкался, вспоминая, что ничего такого особенного вчера не было, и дыхнул ему в лицо.
— Бухал вчера? — строго спросил шеф-редактор.
Отпираться было бесполезно. Да и врать я к тридцати годам так и не научился.
— Ну как — «бухал». Так, выпил двести за ужином,— признался я.
— Мда,— вздохнул Володя.— И долго это будет продолжаться?
— Что именно? — не до конца понимая, спросил я.
— Вот эти вот «двести за ужином»? Когда уже пить-то начнём? А то так и будем всякую хуету писать.
Я понял иронию, догадался, что вопрос был риторический, ничего не ответил и пристыженный сел в кресло.
В полдень главный редактор «Life News» Рауль позвонил в колокольчик — это означало, что редколлегия начинается.
— Так, для начала давайте разберём номер,— без тени насмешки сказал он. А я даже вздрогнул от неожиданности.
— Что мы такое пишем, а? — спросил он у собравшихся за круглым столом.— Какая, в пизду, трагедия? У какого ещё известного артиста? Вот ты, Таня,— Рауль обратился к бывшей ещё на прошлой неделе заведующей отделом светской хроники Тане, а теперь сидящей за круглым столом,— знаешь, кто такой Андрей Зибров?
— Ну, ему глаз прострелили,— с недоумением ответила Таня.
— А чем он ещё знаменит? — продолжил Рауль.— Он же ведь актёр, так?
— Так,— насторожившись, подтвердила Таня.
— И где он снимался, кроме этой «Белой гвардии»? — выжидающе спросил Рауль.
Таня молча посмотрела куда-то на потолок и систему вентиляции.
— Ну и какой он, на хуй, известный? — подытожил Рауль.— Дальше идём…
Я начал понимать, что ничего не понимаю.
Спустя полчаса, получив задание по переписыванию одной заметки, я подошёл с вопросом к Лейле из отдела светской хроники. Лейла сидела, оперевшись руками на полуторалитровую бутылку «Ессентуков».
— Мать, ты чё, бухала, что ли? — не веря своим глазам спросил я.
— Ох, не спрашивай,— простонала она.
Я вернулся к себе и начал новую заметку. В Алтайском крае двое чотких пацанчиков полезли грабить дом фронтовика. Старик проснулся, пацанчики перепугались и огрели его по голове обрезком трубы. Так вышло, что насмерть. Я вздохнул, расправил руки, как пианист перед концертом, и начал писать: «Чудовищное по своей циничности преступление произошло в одном из сёл Алтайского края… Фронтовик погиб, защищая свои медали…» И так далее. И сдал заметку шеф-редактору.
— Антон,— обратился ко мне Володя.
Такие обращения не сулят ничего хорошего, поэтому я откликнулся без энтузиазма.
— Да.
— Ты заметку читал?
— Конечно.
— Вот ты написал, что он «погиб, защищая свои медали». А в оригинале сказано, что он как проснулся, так его трубой и огрели. Когда он их, по-твоему, успел защитить? Если он был спросонья и его сразу вырубили?
— Дык это, для пафоса,— начал защищаться я.— Геройская смерть, все дела. Он же фронтовик, а у нас на носу день Победы.
— А как он их защитил-то, а? — продолжил шеф-редактор.— Он с ними драться начал, что ли?
— Нет… — протянул я.
— Переписывай.— И Володя второй раз за последний час недобро вздохнул.
Настало время обеда. С предложением вместе поесть я подошёл к Кате из светской: уже который месяц я еле отвожу взгляд от её богатого внутреннего мира и вот решил, что пора действовать.
Мы спустились в столовую. Катя подошла с полным подносом к бару и спросила меня:
— Может, по сто?
— Ты чего, дорогая? — только и смог ответить я.
— Ну а чего — под борщ-то.
— А как же начальство? — попытался сопротивляться я.— Не поймёт.
— Времена другие,— многозначительно произнесла Катя.
В совершенно другом настроении мы поднялись обратно в редакцию. У кого-то из встроенных в макинтош колонок играла песня группы «Рубль» «Я хуярю на гитаре». К этому времени появился директор Ашот Габрелянов. Вместо дорогого костюма он был одет в рваные джинсы и льняную рубашку навыпуск. В его правой руке я заметил свёрнутую в трубочку американскую купюру.
— Миллер в очередной раз сказал какую-то газпромовскую поебень,— объяснял он заведующей отделом политики Свете,— а у вас в заметке опять какие-то торжественные, блядь, заявления. Ну сколько можно-то уже! Так и пишите, что это очередной распил!
— Ашот! — крикнула Лена из отдела происшествий.— Ливанова экстренно госпитализировали на «скорой»!
Ашот не глядя бросил на стол банковскую карточку и купюру и посмотрел на отдел происшествий.
— Лена, вот скажи мне, пожалуйста, а как его ещё могли увезти в больницу на «скорой», как не экстренно? Медленно и печально, что ли? К чему эта паника?
Тут я понял, что вообще ничего не понимаю. Мир переворачивался на глазах.
Ближе к вечеру ко мне подошёл Серёжа из отдела происшествий.
— Может, коньячку?
И достал из кармана маленькую бутылку «Коктебеля».
— Чего? — спросил я и ушёл в полный ступор.
— Ну, чтобы номер быстрее сдавался,— объяснил Серёжа.— Давай по пятьдесят. Не до ночи же вам здесь сидеть.
Номер сдался на удивление быстро. При этом на полосах не было ни одного загубленного ангелочка, в семьях известных артистов перестали происходить трагедии одна за одной, а тексты потеряли наигранную эмоциональность и читались гораздо интереснее.
— Бухаем сегодня? — спросил меня монтажёр Арсений, подходя с бильд-редактором Сашей и пиар-директором Аней.— У «Белорусской» есть одно клёвое местечко, недавно открыл.
Прежде чем окончательно сойти с ума, я посмотрел на Юлю из отдела интернета.
— Юля,— обратился я к ней.— Может, ты мне объяснишь, что тут вообще происходит?
Юля отвела глаза от монитора.
— Формат меняем.