В бунтарской юности я был убеждённой совой.
Хотя когда в квартире спаренный телефон и несколько часов занимать линию можно только по ночам, то тут поневоле станешь совой.
(Тест: «Ужаснись, насколько ты старый, если ты знаешь, что можно делать с телефонной линией по ночам несколько часов».)
Но вряд ли дело было только в диалапе, его я приплёл сюда просто как воспоминание из детства, у меня вообще в задуманных наперёд постах много будет отсылок к себе двадцатилетней давности; видимо, возраст уже подошёл, когда собой двадцатилетним можно не только стыдиться, но уже и местами умиляться.
То была, конечно, дань подростковой культуре, потому что рано вставать — это признак старости, рано вставали только дедушки, бабушки и папа. В пику надо было ложиться после двух, спать по десять часов до полудня, когда удавалось, тоже, наверное, считалось бунтарством. Ну или признаком всё ещё растущего организма.
Что и когда пошло не так? Ведь я ещё помню, как у меня под окнами появлялась гимназия «Киевская Русь». Это был 2011 год, Киев, Осокорки, я сидел без работы, и каждое утро в восемь часов, что бы ни происходило накануне, а происходило, как правило, одно и то же, мой утомлённый похмельный сон прекращала строительная техника. Как часы: если сквозь закрытые окна проникло столько адского звука, что спать дальше не выйдет, значит уже 8:10.
То есть в тридцать с небольшим просыпаться в восемь утра было ещё дикостью. ОК, запомним.
Могу предположить, что перед тем, как зазвонит будильник, чтобы вставать и идти на работу, спится особенно сладко, какой бы это час ни был. С шестнадцатого года я сам себя лишил привилегии ходить в офис, где всю ответственность за твоё жизнеобеспечение несёт работодатель, а тебе надо лишь страдать и получать за это деньги. Я мог просыпаться когда угодно, потому что не было ни одного дела, которое было бы необходимо выполнить к восьми утра. (Примечательно, что если такое дело и находилось, то выдумывал я его себе сам, и поэтому выполнять его было в моих интересах, и делал я это охотно.)
Кажется, прошлым или позапрошлым летом это началось. Ага, здесь, на Демеевке.
Мы не закрываем дверь в спальню на ночь, а в кухне до сих пор нет занавесок, и весеннее солнце, освещая кухню, отражается от белой стены и зайчиком светит мне прямо в лицо, стоит повернуться ему навстречу.
Так я начал вставать в семь.
Ну то есть я открывал глаза, смотрел на белую стену в коридоре и думал, что если там уже так светло, то можно вставать и начинать делать что-нибудь созидательное. Приятно делать что-то созидательное, когда ты входишь в строгий и тихий кабинет, а у тебя под окном ярко-зелёная каштановая аллея.
Потом организм уже сам запомнил, что летом рано светает и вставать в кайф. И каждый день начинается одинаково прекрасно, пока его кто-нибудь не испортит. И к тому же кто ж его знает, сколько там впереди таких дней.
Но это я уже загнался, кажется. Мне же не восемьдесят, в конце-то концов.
И даже обидно, что зимой светает поздно, вылезать холодно, да и о каком созидании можно говорить, когда вокруг зима. Спи давай, хорош ворочаться.