Идеи уволиться из ФМК возникали у меня регулярно и довольно скоро после моего туда устройства. То, что это работа не по мне, было понятно сразу, но обстоятельства весны 2022-го сложились так, что даже такое предложение я принял с благодарностью (теперь от той благодарности не осталось и следа — Ната не раз говорила мне, что Тео очень многое для меня сделал; я же её уверял, что делал он не для меня, а для себя, и в какие-то моменты наши пожелания просто совпадали, а во-вторых, скотским отношением, которое я получил за эти годы, он всё своё добро уверенно перечеркнул). Однако чем дальше я там работал, тем идеи уволиться стали звучать всё звонче и чаще.
Отдельно хотел бы рассказать о проекте, который и стал той последней каплей. Частично его предпосылки я уже описывал — что в условиях загибающегося бизнеса Тео хватается за любые проекты, которые могут вписаться в его технические возможности (даже если вписываются не полностью — по ходу разберёмся), не задумываясь, потянем ли мы их или нет (забегая вперёд — на пределе возможностей тянем всё, но на нём нельзя работать постоянно). Вот это нежелание или неумение просчитывать риски и вообще думать о последствиях или хотя бы о том, а как мы это сделаем — бесит больше всего. Потому что Тео, умеющий быть оочень обаятельным, пускает заказчику красивую пыль в глаза («Конечно, всё будет готово в срок и в лучшем виде!»), а потом приходит к нам и говорит: ну что, ребята, назад пути нет, надо в лепёшку расшибиться, но выполнить. Меня такой формат (возможно, в силу возраста) не устраивает, я предпочитаю пусть и тяжёлую, но спокойную работу. Лука (тоже, думаю, в силу возраста) относится ко всему легче, энергии у него больше, детей нет, язык у них с Тео один, отношение к нему абсолютно другое — с уважением и доверием к его словам, меня же уже воспринимают как отрезанный ломоть, который ни на что не годится, и тут сложно докопаться до того, когда это началось, где была курица, а где яйцо. Я всегда и всем своим видом показывал, что авралы, потогонку и безумные идеи Тео не принимаю и не хочу так работать, Тео же это, что в общем тоже понятно, воспринимал как корпоративное предательство, а меня — как ненадёжного сотрудника. С таким плохо скрываемым раздражением в отношении друг друга мы и подошли к сегодняшнему дню.
Проект, презрение к которому Тео показывает довольно явно, поразил его своим масштабом — за одну разлитую бутылочку много денег с заказчика, конечно, не выпросишь, но если их двадцать тысяч, то это уже разговор. (Повторю, что технически разлить двадцать тысяч бутылочек в разумные сроки — это реальная и выполнимая работа, к которой у меня нет претензий. Когда же у тебя после первого дня работы ломается разливальная машина и все разводят руками — мол, чувак, ну придётся на сломанной работать, времени её на что-либо менять нет — а дедлайны берутся из головы, то мотивация заниматься этой фигнёй быстро опускается до нуля.) Когда был озвучен первый этап, включающий первые шесть тысяч бутылочек, я похолодел, потому что не объёма испугался, а того, как всё будет организовано, зная Тео, и не ошибся. После первого дня, когда стало понятно, что техника и люди работают на пределе, при этом техника ломается, а люди продолжают тянуть эту чёртову лямку, я перед уходом домой пришёл прощаться и сказал, что до второго этапа обещаю уволиться. Тео прокомментировал это лишь фразой «Good to know», а потом спросил, останусь ли я доработать первый этап до конца. Я сказал, что конечно да. Так мы проработали три дня, разливая по 2 000 бутылочек. Состав команды менялся от четырёх до пяти человек, и даже это был кошмар. На следующей неделе я буду работать с одним помощником. Возможно, иногда будет подключаться Тео, но он работает так неряшливо, что лучше бы не подключался.
После первого этапа я прочитал мой контракт и спросил Чатика, как тут вообще увольняются. Оказалось, что после подачи заявления по закону необходимо отработать минимум 4 недели, в некоторых особо невезучих случаях — дольше, но не больше полутора месяцев. Ну то есть теоретически всё может быть по-другому, и если у вас с начальником прекрасные отношения, но при этом присутствует обоюдное желание разорвать контракт раньше — это не проблема. Однако существует железное, защищённое законом правило: если заявление подаётся за четыре недели до конца месяца (или до 15 числа; то есть да, формально в Германии существуют только два дня в месяц, чтобы уволиться: 15-е и 30/31-е), то никакой Тео уже ничего не может поделать. Авралы, наводнения, война, заказ на миллион бутылочек — если я приношу заявление за 4 недели, то он не может мне отказать.
С этим знанием я остался работать дальше, поглядывая в календарь, куда Тео заносит все планы и рабочие процессы. Про новый этап разлива ничего не упоминалось, и я подумал, что у меня ещё есть время. Наташа к увольнению в никуда отнеслась очень критически, поэтому решено было всё-таки сначала найти работу, а потом уже прощаться с Тео — благо, повторю, второй этап на горизонте пока не маячил. Однако замаячил уже через неделю. Причём внезапно. Переработав и посчитав свои экстра-часы за время первого разлива, я пришёл к Тео и сказал, что у меня набежало отгулов на целую неделю, которую я хотел бы взять с 14 по 18 июля. Ната отвозила маму в Варшаву, откуда ходит прямой поезд до Киева, и я хотел бы составить им компанию — съездить в Варшаву на машине, там навестить друзей, погулять, отдохнуть. Я проверил календарь — следующие две недели за моей Лука (мой коллега) будет в отпуске, значит разлив не предвидится. На что Тео сказал, что с 14 по 18 число мне уходить никак нельзя, так как второй разлив начинается как раз в эти дни. А как же мы без Луки следующие две недели? Ведь разлив будет в самом разгаре? Ну, Луке можно — он этот отпуск запланировал тогда, когда про второй этап ещё не было известно.
Удивительная особенность Тео, на мой взгляд, — это абсолютно нерациональные щедрость и скряжничество. Он заказывает новый струйный принтер этикеток за пять тысяч евро (вместо того чтобы заказать этикетки, напечатанные офсетным способом с высоким качеством), покупает за тысячу евро новый фильтр, который ещё непонятно, заработает или нет в наших условиях, и при этом наотрез отказывается нанять помощника за 150 евро в день, потому что с помощником, по его словам, мы тогда на разливе ничего не заработаем.
Итак, расклад следующий:
1) сломанная новая разливочная станция (она сломалась на первом этапе — из четырёх краников почти сразу вышли из строя три; после первого этапа её отправили обратно, там якобы что-то починили и вернули нам, после чего на втором этапе первый краник сломался в первый же час работы, а второй дотянул только до обеда), которая и в работающем виде крайне неудобна, а когда ещё у тебя всё горит и десяток тысяч бутылок впереди, то жизнь твоя превращается в ад.
2) Отсутствие Луки, который, зная всю нашу инфраструктуру, тянет на себе половину всего процесса.
3) Отсутствие необходимого количества помощников.
4) Несобранные коробки и ненапечатанные этикетки — звучит как будто не так уж страшно, но это полноценный день работы, которого просто нет. Кто и когда будет собирать эти коробки — неясно, про это просто не подумали. Видимо, я ночью.
Вчера состоялся странный и даже смешной по своей логике диалог. По крайней мере, я в какой-то момент уже не стал сдерживать смех. К нам в цех пришёл Тео, и было видно, что он сильно переживает за то, впишемся ли мы в дедлайн — зная, что Лука, которого не будет, — самое сильное звено в нашей команде, а у меня силы на исходе. По словам Луки, разливным контрактом предусмотрена пеня, и Тео, очевидно, очень не хочет на неё попасть.
— А что, ребята, как вы думаете, уложимся мы или нет? — спросил он нас. Меня удивила сама формулировка. При чём тут то, что мы думаем?..
Я пожал плечами и изобразил на лице полную неопределённость.
— Нет, ну всё-таки, Антон, как ты думаешь: сможешь ты это всё отменеджерировать?
Я ответил, что отменеджерировать процесс смогу.
— А сроки? В сроки уложимся?
В оригинале было слово doable (посильно, выполнимо).
Я ответил, что нет, не уложимся, это нереально.
Тео начал сердиться:
— Но ведь мы обсуждали это уже давно!
Тут я уже не сдержал смеха. Дескать, если какую-то непосильную задачу поставить заранее, то всё выполнится.
— Тео, — говорю, — от того, что мы обсуждали её заранее, она не стала более doable!
— Так, — начал закипать он; в такие моменты он очень хочет куда-нибудь съебаться под предлогом того, что он очень занят и ему надо проверить, что там в соседнем цеху, — давай тут не устраивать дискуссию.
Я успел только крикнуть вслед:
— Однако это именно ты её начал!
Вечером он пришёл попрощаться с Лукой и с медовой улыбкой пожелать ему хорошего отпуска. Я спросил:
— Когда мне выходить в понедельник?
Имелось в виду: насколько раньше стандартного начала рабочего дня. Тут он опять начал очень вежливо свирепеть:
— Когда считаешь нужным. Это твой проект, и ты за него ответственный.
Охуенно, подумал я. То есть не ты, а я? Ты назначаешь сроки, я не могу их оспорить, а также отказаться от выполнения проекта, если уверен в его невыполнимости в эти сроки, и теперь я за него ответственный? Нет, дружочек, так не пойдёт. Мне не двадцать четыре года, и мы больше не сдаём журнал Chip до трёх ночи, потому что все распиздяи. Сроки надо ставить реальные. В понедельник будет моё заявление, с которым этот проект пойдёт легче — все будут понимать, что меня тут уже ничего не держит, манипулировать мной не выйдет и заставить меня работать по ночам — ну попробуй, интересно, как ты это себе видишь.