Наш третий класс в 1990 году был последним, кого принимали в пионеры, но тогда мы этого ещё не знали. Нам не было никакого дела до идеологии, мы просто хотели тоже носить галстуки, значки, а по праздникам пилотки, белые рубашки с позолоченными пуговицами и брючные ремни, где на бляхе горел пионерский костёр.
Примерная дата приёма была известна задолго: сразу после дня рождения Ленина, когда Красная площадь немного подосвободится. Родители купили всем детям парадную форму, а мы зубрили присягу и старались лучше учиться, потому что двоечников в пионеры могли не принять. Остаться без галстука — высшей ценности 10-летних пацанов — никто не хотел.
Ближе к 22 апреля репетиций становилось всё больше, слова присяги отскакивали от зубов, движения были выверены до мелочей. Все мечтали об «икарусе», на котором нас повезут на Красную площадь. Изредка кто-то запускал дезу, что принимать в пионеры будут в школе, начиналась паника, но учителя всех успокаивали, уверенный тон не оставлял сомнений: в Тушине нас не оставят. Приём в пионеры назначили на 16 мая.
За несколько дней до «икаруса», Красной площади и Мавзолея жизнь круто взяла в сторону: ангина. Сильный жар, алого цвета горло, строгий постельный режим. Я лежал под одеялом на родительской кровати, за окном из ясеня лезли зелёные листочки, где-то высоко на безоблачном небе светило солнце, а на Красной площади моих одноклассников принимали в пионеры. От разрыва сердца меня спасло лишь то, что ни у кого ещё в нашем классе не было Инстаграма.
Когда я выздоровел и вернулся в школу, то узнал, что из всей параллели Красную площадь пропустил я один. Завуч Татьяна Эммануиловна Ябко сказала мне на перемене:
— Ничего-ничего, на первом же классном часе примем тебя в пионеры.
(Классный час — это такой еженедельный тим-билдинг по вторникам вместо первого урока.)
Ещё не осознав глубины насмешки надо мной, я терпеливо выслушал про классный час и спросил:
— А когда меня повезут на Красную площадь?
Татьяна Эммануиловна была педагог со стажем и наверняка понимала, что сейчас будет не самая простая минута в её жизни.
— А на Красную площадь тебя никто не повезёт.
Наверное, мне было бы проще, если бы Татьяна Эммануиловна, встав посреди коридора, крикнула:
— Дети! Смотрите: Антоша Петров из третьего «Б» — гомик!
Но она сказала:
— А на Красную площадь тебя никто не повезёт.
План мести созрел довольно быстро, был отточен дома и одобрен родителями. Я стал ждать вторника.
Перед классным часом, пропуская детей в кабинет, классная руководительница Ольга Геннадьевна Пудеева остановила меня:
— Почему ты не в парадной форме?
— Не взял, — неопределённо ответил я.
В 8:30, когда все уселись за парты, Ольга Геннадьевна встала перед средним рядом и сказала:
— Ребята, сегодня у нас не простой классный час. Сегодня мы будем принимать в пионеры Антона Петрова!
Все дети обернулись на меня, будто видя впервые. Я старался не ёрзать в предвкушении.
В 8:35 в класс зашла завуч Татьяна Эммануиловна.
«Вот бляди, даже директриса не пришла», — отметил я про себя.
— Ребята, сегодня у нас торжественный день, — начала она. — Сегодня мы принимаем в пионеры Антона Петрова! Встань, Антон.
Я встал. Весь фокус моей мести был рассчитан на то, что формально согласие стать пионером было делом добровольным.
— Итак, Антон, — сказала завуч, — согласен ли ты вступить в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина?
— Нет, — ответил я. — Не согласен.
В эту секунду все охуели. Я ликовал.
Меня уговаривали. Я был непреклонен. Спрашивали: почему? Я отвечал заученное дома: не хочу участвовать во всей этой вашей коммунистической блядоте. Мне не верили.
Завуч хитро спросила:
— Это потому, что тебя принимают в классе, а не везут на Красную площадь?
Я ответил ей что-то, что сегодня прозвучало бы так:
— Да ебал я эту вашу Красную площадь…
Я один во всей школе не носил пионерский галстук. Я остался без главной ценности 10-летних пацанов, но был, как говорится, нюанс: не система сделала меня изгоем. Я сам вышел из системы.
