На выходе из поликлиники при Институте нейрохирургии на меня напала спинная мафия. Мужичок, похожий на вуйка-заробитчанина, подкрался ко мне из очереди и спросил, как моё здоровье и что у меня болит. «Может, у них, больных спиной, такая взаимовыручка, а я и не знаю», — подумал я. Есть две вещи, о которых можно говорить бесконечно: это воеводка и что болит. И это у меня ещё ребёнка нет.
Я увлечённо рассказал, где мне больно, давно ли у меня грыжа и как я люблю носить с Демеевского рынка полные рюкзаки чернослива. Наконец я аккуратно спросил, зачем это ебёт моего благодарного слушателя.
Выяснилось, что Мыкола — потомственный спиноправ: «У мене и мать таке робила, и бабка теж». С таким бэкграундом было очевидно, что традиционную медицину Микола не жалует: «Ты туда не ходи, — кивнул он на институтский корпус. — Там оно тоби резати будут, а зачем оно надо? С тебя там только денег хотят». Как будто Мыкола готов был помочь мне просто так, за пиар в Фейсбуке. Я сунул бумажку с его телефоном в карман, пообещал, что резать не дамся, и пошёл туда, куда и собирался.
В пятом корпусе никто и никому не был рад. На входе стоял неработающий аппарат с газировкой, поддон для стаканов давно превратился в пепельницу. Выходящие люди были полны неизлечённых страданий. В воздухе пахло скорбью и покорностью. Я огляделся и потерялся.
Нужно было, чтобы один знакомый врач одного знакомого врача отправил меня на МРТ. Я ходил по коридорам, ища кабинет, но его не было, как платформы, с которой отходит паровоз в Хогвартс. От долгого стояния начала ныть спина. Тросточка помогала слабо. Садиться было страшно — вдруг не встану. Чёткий и привычный в линзах мир теперь (в очках) сузился до некомфортного радиуса.
По кафельному полу загромыхала каталка, которую везли две санитарки. На каталке без движения лежал молчаливый мужчина с трубкой во рту. Из трубки раздавалось сипение. Я посмотрел на себя и понял, что у меня ещё всё хорошо. Вскоре и кабинет нашёлся.
С направлением я спустился в подвал, где делают МРТ.
«Пиу!» — сказал аппарат надо мной. «Тыщь!» — добавил он следом. Я закрыл глаза и представил, что лежу в огромном магнитном поле, а надо мной — бескрайнее магнитное небо и тёплое магнитное солнце.
«Пиу-пиу! Тыщь-тыщь! Пиу-пиу! Тыщь-тыщь-тыщь!» — кряхтел аппарат. Через минуту мне показалось, что это играет «Продиджи». Я лежал не двигаясь и слушал непонятный язык, на котором томографы жалуются пациентам на жизнь. Хорошо, что не хотелось чесаться и чихать.
Ещё через двадцать минут оказалось, что у меня уже две грыжи.
Если вы думаете, что на том вуйко Мыкола исчез из моей жизни, то плохо вы его знаете! Я, впрочем, тоже. Мыкола нашёл меня на чёрной лестнице, куда я вышел позвонить жене.
— Ну шо там они тебе сказали? — спросил он в предвкушении махнуть рукой: «То хуйня!» на любой мой ответ.
Я показал пакет с негативом и сказал, что мне сделали МРТ. Этот ответ его не впечатлил. Две грыжи он тоже пропустил мимо ушей. Ждал он, когда я скажу, что мне предложили операцию. Тут Мыкола затараторил про врачей, которым бы только срубить с меня двадцать тысяч («Хм, недорого», — подумал я), начал пугать меня импотенцией (ей, если я запущу спину, меня уже припугнула врач), и остановился уже на улице, когда я в сотый раз сказал ему, что я понял.
Вывод вырисовывался печальный: если я лягу на операцию, импотенцию мне сулил Мыкола. Если откажусь от операции и заплачу Мыколе «пятьсот рублей» (гривен, конечно, но Мыколе так привычнее), то импотенцией мне грозила традиционная медицина. Однако это был не тот случай, когда какая разница, за сколько у меня стоять не будет, и я попрощался с Мыколой, пообещав себе, что не возьму трубку, когда он мне позвонит — номер он, конечно, всё-таки выклянчил.
