Хасидское счастье
Еврейские паломники отметили в Умани Новый год
На прошлой неделе в Умани около тридцати тысяч хасидов со всего мира отмечали свой Новый год. На этот раз, в отличие от предыдущих годов, обошлось без происшествий, город никто не поджег, христианские младенцы остались целы. За тем, как начинался 5773 год от сотворения мира, наблюдал корреспондент «Взгляда» Антон Петров.
Небольшой городок в Черкасской области, основная заслуга которого в том, что в нем похоронен основатель брацлавского хасидизма ребе Нахман, на неделю превратился в еврейскую Мекку. Нахман завещал, что у того, кто приедет помолиться в Новый год на его могилу, все будет хорошо.
По оценкам местных властей, в этом году в Умань слетелось под тридцать тысяч евреев — в основном, конечно, из Израиля и Штатов. В городе, население которого не дотягивает до 90 тысяч человек, хасидом должен был быть каждый четвертый. Однако в центре Умани о существовании хасидов говорили только рекламные плакаты «Билайна» на иврите, на которых человек в черном пиджаке, шляпе и с пейсами читал тору, раскрашенную в желто-черные цвета.
В качестве места для расселения подавляющее большинство хасидов выбрало частный сектор в нижней части города. Именно там находится еврейское кладбище, а на нем — могила ребе Нахмана. Ну чтобы далеко не ходить. Для тех, кому не по карману или не по желанию было селиться в сараях у местных жителей, наспех построили т. н. «палаточный городок» на пару тысяч человек.
Я отправился гулять дальше по низине. Из наших лиц попадались только милиционеры. Местных жителей не было видно никого.
— А где все? — спросил я встреченных у пруда милиционеров.
— Нет здесь никого,— ответил сержант.— Они все свои дома посдавали, а сами в город уехали.
Я спросил патрульных о планах на вечер.
— Соберутся часов в пять-шесть и будут этого, раввина своего купать.
— Здесь? — спросил я недоверчиво и перевел взгляд на не первой свежести пруд, на каменном берегу которого было написано белой краской о запрете купания.
— Здесь, здесь,— заверил милиционер.— А потом сами будут купаться.
Через сто метров в заборе отворилась калитка, и на лавочку на улице выполз дед в тренировочных штанах и с палочкой. Я сел рядом и наивно спросил, как ему хасиды. Дед долго молчал, и я уже успел подумать, что нашел кого спрашивать. Тут он заговорил.
— Не хулиганят. Сидят, горилочку пьют.
Это было правдой. На больших дворах хасиды собирались группами человек по пятьдесят, жарили на углях, судя по запаху, какое-то мясо и веселились. Вряд ли уж на сухую.
— Горилочку?! — с притворным изумлением воскликнул я.
— Но не так, как наши,— серьезно добавил дед.— Вообще-то не хулиганят,— повторил он и многозначительно закончил: — но всякие попадаются.
Из города с покупками возвращались пешком мама с взрослой дочкой. Они оказались немногими смелыми, кто не оставил свой дом на разграбление хасидам и не сбежал в город на всю праздничную неделю, а живет с паломниками на одной территории.
— Сразу говорю: по телевизору все врут! — отрезала мама.— Никаких трехсот или четырехсот долларов мы с них не берем! Да и они столько платить не будут,— сникла она.
Было видно, что и рады бы брать по четыреста. Рады бы и больше, но не на тех напали.
— А по сколько берете?
Мама замялась.
— От условий зависит. В среднем — от пятидесяти до ста долларов за койку в день.
То есть по цене посуточной квартиры в центре Киева.
— Сейчас у вас живет кто-нибудь?
— Да живут вот,— устало протянула мама и махнула рукой в сторону пристройки.
Тяжело ей давались от пятидесяти до ста долларов, но не брать не могла.
— И как живут? Ведут себя прилично?
— Каждый по-своему,— уклончиво ответила мама, не собираясь стричь всех хасидов под одну гребенку.— Один вон трусы на крыльце вешает, второй выбрасывает, а третий стирает.
— А выпивают ли?
Тут уже оживилась дочка.
— Пьют как воду! А потом им от нее — ну ооочень плохо. Некоторые пьют,— поправилась она.— Вы знаете что, если охота посмотреть, как они себя ведут, то сходите завтра на базар. Вот там во всей красе и увидите.
— И что будет? — спросил я, думая, к чему готовиться.
— Как они полбазара будут пытаться за гривну скупить. Там и торговаться будут, и скандалить, и воровать даже.
Перспектива увидеть победителя в сражении уманских крестьян с израильскими хасидами показалась очень интересной.
Я вышел на дорогу, сел на бордюр и закурил. Рядом со мной уселся пожилой хасид с недовольным лицом и жестами по-хозяйски потребовал, чтобы я дал ему прикурить. Самим им в шаббат прикуривать нельзя. Но курить можно. И требовать зажигалки тоже.
— Сука! — в этот момент раздалось где-то поблизости. Я отвлекся от хасида и стал смотреть, что происходит.
По разные стороны дороги в гору поднимались стая молодых хасидов и три испуганных местных девчонки лет семнадцати. Девчонки жались друг к другу, а на лицах всех трех было написано одно и то же выражение: «Кругом одни евреи». Это была правда. Они были одни и кругом.
Когда девчонки поравнялись со мной и хасидом, то едва ли не зажмурились от того, что и тут евреи.
— Свои, свои,— успокоил их я, и девчонки радостно охнули.— Вас проводить?
Девчонки яростно закивали. Я поднялся, и мы пошли рядом. Хасиды смолкли.
— Что было-то? — спросил я.
— Да ужас! — наперебой заговорили они.— Кричали всякое, приставали, даже камнями кидались!
— Камнями? — не поверил я.
— Дааа! Я отвернулась, поворачиваюсь — пиу! мимо меня такая каменюка летит!
— А менты чего?
— Да какие, их тут нет вовсе! Там, в самом низу стояло несколько, мы попросили, дайте нам одного вояку, так не дали ж!
— И каждый год здесь такое?
— Первый раз! Раньше не было такого! — с возмущением ответили все три.
Непонятно, были ли они возмущены таким поведением или тем, что раньше не было.
В ожидании пяти часов, когда на озеро должны были прийти едва ли не все, я отправился в город обедать. Официант в шинке тоже был настроен толерантно.
— По-разному себя ведут. Те, кто победнее — очень вульгарно. Могут в «Софиевке» по деревьям лазать. А те, кто побогаче, те и ведут себя прилично.
В общем, сенсации не получалось.
К началу шестого по берегу пруда стали собираться религиозно настроенные хасиды. Смысл всего мероприятия прошел мимо меня стороной. Почти у каждого в руках был небольшой молитвенник. Кто-то вдумчиво читал про себя, кто-то — нараспев вслух, кто-то в чтении раскачивался взад и вперед. Это было бы похоже на поклоны, но выглядело слишком разухабисто. Несколько человек подняли над собой и поддерживали снизу белобородого старца («Сейчас будут его купать»,— вспомнил я слова милиционера). Старец кричал что-то на иврите и смешно размахивал руками.
На перекрытой проезжей части человек двадцать затеяли хоровод, напевая песню. К ним, вращая синей мигалкой, приближался микроавтобус скорой помощи. На него никто не отреагировал, и водитель включил оглушительную сирену. Сидевший рядом с водителем фельдшер в кипе делал танцующим из кабины отчаянные жесты. Хоровод расступился, и машина умчалась.
— Кого повезли? — спросил я подполковника, стоявшего неподалеку.
— Да меж собой подрались,— ответил милиционер.— Кого-то одного из них и увезли.
— Они пьяные были? — с надеждой спросил я.
Подполковник неопределенно пожал плечами.
— А вообще выпивают тут? — приставал я.
— А как же! — охотно откликнулся подполковник.— Они ж с утра тут шашлыки жарили — под винцо, под водочку.
Названия алкоголя подполковник произносил любя.
— Тут десять процентов молоди,— вклинился в разговор мужчина в штатском, стоявший вместе с подполковником,— остальные — колдыри.
Вместе с украинскими милиционерами стоял их коллега из Израиля.
— А вы что тут делаете? — поинтересовался я.
— Мы помогаем местной милиции,— на чистом русском языке, очень вежливо и корректно («Не наша школа»,— подумал я) ответил полицейский,— поддерживать порядок.
— Думаете, без вас местная милиция не справится?
— Нужны переводчики, нужны люди, разбирающиеся в ментальности,— терпеливо ответил полицейский.
Что-то неуловимо вежливое было в его тоне. Такое, чего от наших милиционеров не услышать никогда.
Тем временем градус религиозного мракобесия повышался. Хасиды становились все оживленнее и шумнее. Распивающих при этом видно не было. Свое недоумение я выразил стоявшему неподалеку майору МЧС:
— Странно все это,— говорю.— Водки не видно, а они все пьянее и пьянее как будто.
— Да они обкуренные все,— отрезал майор.
— Или под коксом,— так же серьезно добавил его коллега.— А лица блаженные у всех.
На свое место вернулась скорая. Я подошел к фельдшеру.
— Что было?
— Ничего не было,— тут же ответил он, даже не войдя в суть вопроса.
— А куда вы ездили с мигалками полчаса назад?
— Мальчика укусила оса, и ему стало плохо,— моментально нашелся фельдшер.
— Оса укусила? — недоверчиво спросил я.
— Оса,— соврал фельдшер, и мы оба, улыбаясь, знали, что он врет.
— Мальчика,— уточнил я.
— Мальчика,— кивнул фельдшер.
— А драки не было, значит,— подытожил я.
— Не было,— согласился фельдшер.
Все-таки не зря он носит кипу. Настоящий.
Немногие местные, не оставившие своих домов, наотрез отказывались говорить, сколько человек они к себе запустили и сколько денег с них дерут. Одна семья только подтвердила, что паломники платят им по сто долларов в сутки за человека, а больше платить отказываются. В качестве то ли оправдания, то ли доказательства еврейской жадности мужик махнул рукой в сторону девятиэтажки, видневшейся на дальнем холме:
— Видишь там дом? В нем хасиды выкупили квартиры и сдают — своим же! — по девятьсот—по тыще долларов! Ну там, конечно, джакузи у них, все дела…
Сами гости города, хотя и относились к подобным вопросам настороженно, в конце концов отвечали довольно развернуто. О стодолларовых койках никто не говорил.
— Чем дальше от могилы ребе Нахмана, тем дешевле,— ответил один молодой хасид.— Совсем вдалеке — по двести с носа за койку, поближе — уже по четыреста.
— Долларов? — уточнил я.
— Ну конечно долларов, чего же еще.
— Дорого, блин,— посочувствовал я.
— Но если ты из мафии, то тебе и там и там бесплатно,— сострил его приятель.
— А вы из мафии? — спросил я.
Хасиды засмеялись и от широты еврейской души уже через пять минут звали меня к себе в гости в Израиль.
— Почем койка? — на автомате спросил я.
Окончательно стемнело. Вечер постепенно подходил к концу, хасиды начали расходиться. Напоследок я подошел к целому семейству, чинно рассевшемуся на лавочке у входа во двор одного из домов. По заверениям самого старшего, в этом году в Умань приехало 43 000 человек. Не сорок и не сорок пять, а именно сорок три тысячи. Не обошлось и без надежд на лучшее. В семье рассказали, что хасиды выкупили поблизости несколько участков земли, на которых построят гостиницы и на время паломничества будут сдавать своим жилье по 40 долларов за номер. Ага.
В озере, конечно, так никто и не искупался.
А про хасидов на базаре мне наврали. На следующий день никого там не было. Торговки, стиснув зубы и сжав кулачки, готовились к завтрашнему налету. Но я решил не портить евреям базарный день. И так в Умани задержался.