Конфликт в спальном автобусе Сиануквиль—Сиемрип начался при посадке. Мы с Андреем зашли последними, потому что следили, как пакуют багажное отделение — чтобы не спёрли и не слишком задавили наши рюкзаки. Волноваться за свободные койки было незачем — у всех были пронумерованные билеты. Но, как обычно бывает в таких автобусах, какие бы цивилизованные европейцы в них ни садились, все занимают не свои места, а те, которые больше понравятся.
— А заняты наши места-то,— сказал я Андрею, пройдя первым вглубь салона.
— Разбирайся,— махнул рукой он.
— Пардон,— обратился я к двум молодым европейцам-бекпекерам,— но это наши места.
— Да что вы говорите,— ответил один из них, приподнявшись на локте.— Номера ваши можно?
— Вот,— протянул я,— шестнадцать и семнадцать.
— И у нас — шестнадцать и семнадцать,— парировал он и расслабленно улёгся снова.
Я растерянно обернулся к Андрею.
— На буквы посмотри,— подсказал Андрей.— Тут два яруса, верхний и нижний. У нас «Б» — верхний, который заняли эти гандоны. А у них наверняка нижний, «А».
Нижний ярус пустовал. Сзади подталкивали.
— У вас ярус какой? — снова спросил я.
— Да какой, в пизду, ярус,— ответил европеец.— Сказано тебе: места шестнадцать и семнадцать. Смотри,— и он в доказательство показал мне билеты из своих рук.
— Ну вот! — почти победоносно воскликнул я.— У вас ярус «А». А тот, где лежите вы,— «Б».
— И где это написано? — невежливо спросил чувак.
Я посмотрел на номера в изголовье и убедился, что литеры стёрты. Перевёл взгляд на нижний ярус. Там было разборчиво написано: «16А» и «17А».
— Внизу,— ответил я вежливо и сдержанно.— Внизу написано «16А» и «17А». А здесь буква «Б» стёрта.
— Ничего не знаю,— ответил он и начал отворачиваться.
— Послушай, дружок,— сказал двухметровый амбал Андрей, которому я бы сам отдал все деньги, встреть я его в московской подворотне поздней ночью,— хули ты тупишь. Места имеют не только цифры, но и буквы. Ваши буквы «А» — внизу, там, где темно и неудобно. А наши места — «Б» — наверху, где окошко и больше воздуха.
— Простите, сэр,— ответил европеец, пнул своего приятеля, и они засобирались вниз.
Я посмотрел на Андрея с благодарностью.
Мы заняли свои места, а европейцы, поняв, как им не повезло, снова вылезли и попытались отбить верхний ярус. Андрей так же приподнялся на локте, и в его взгляде читалось: «Я тебе сейчас лицо обглодаю».
— Это — «А»,— он показал вниз,— это — «Б»,— и он показал на наши места.— Это — понятно?
— Понятно,— пытаясь не обосраться, ответил европеец.— Так бы сразу и сказали.— И юркнул вниз.
В Сиемрип приехали с рассветом. Все кое-как высыпали из автобуса, продирая глаза и зевая. На нас тут же, как стая саранчи, налетели туктукеры. Мы отошли в сторону, отмели их, как заигравшихся щенков, и закурили. К нам с совершенно растерянным видом подошёл вчерашний европеец.
— Извиняться за вчерашнее будет,— сказал я Андрею.— Вот она всё-таки, европейская вежливость.
— Я извиняюсь,— начал он.
— О! — вставил я.
— Но, ребята, вы моего ноута не брали? — спросил он.
— Какого ещё ноута? — устало вздохнули мы.— Делать нам нечего — твой ноут брать. У самих тяжёлые, чтобы ещё твой таскать.
— Понимаете, я вроде как его под голову подложил, когда спать укладывался. Просыпаюсь — нет. Так, может, я его наверху оставил. Вы не видели?
— Не видели,— ответили мы.— Уж заметили бы сразу.
— Да ё-маё,— занервничал парень.— Где ж он может быть-то?..
— Ну залезь в автобус да посмотри,— только и могли посоветовать мы.
Через пару минут парень в ещё большей растерянности вылез из автобуса. Расстроенный так, что смотреть было больно.
— Похоже, увели мой ноут,— в отчаянии сказал он.— Вы не видели, может, кто выходил-заходил на остановках?
— Погоди-ка,— начал припоминать Андрей.— Помнишь, через проход от тебя паренёк спал?
— Было дело…
— А утром я просыпаюсь, гляжу — там какая-то тётка вместо него.
— И чо? — не понял чувак.
— Ну, видать, паренёк сошёл где-то в ночи, а на его место тётка улеглась.
— И чо?
— Да вот как бы он не прихватил твой ноут у тебя из-под головы, других версий у меня нет,— задумчиво произнёс Андрей.
— Ёб твою мать! — схватился за голову чувак.— Ребята, да что ж это такое-то! Ведь там же всё было, всё, понимаете! Вся моя жизнь! Все тексты, документы, фотки — всё!
Мы растерянно курили, потому что ответить тут было нечего. Чувак опустился на землю. Рядом встал его приятель.
Мне было жаль, что так получилось. Но вскользь без всякого злорадства отметил: «А не надо было мне грубить». Ну я же не виноват, что люди, которые меня обижают, всё время попадают в неприятности.
Докурив, мы отдались на растерзание туктукеру, который клялся и божился, что отвезёт нас в дешёвую гостиницу. Увидев его драндулет, я подумал, что он самонадеянно не рассчитал габариты Андрея, его рюкзака и меня в нагрузку.
— И не таких возил! — задорно прокричал дышавший нам в пупок туктукер.— Залазь!
Мы кое-как залезли.
— Откуда вы, хлопцы? — спросил он на полдороги.
— Раша,— ответил Андрей.
— Юкрейн,— добавил я.
Андрей посмотрел на меня, как на расшалившегося ребёнка.
— О, Раша! — обрадовался туктукер.— Привьет! Спасьибо! — Он остановился, полез в бардачок и достал оттуда две истрёпанные тетради. Отлистав несколько страниц, он сунул нам под нос разворот.— Читайте!
Мы посмотрели и увидели, что это книга отзывов. Перед нами был разворот, написанный на русском языке.
— Читайте, читайте! — и туктукер снова помчал вперёд.
Написано было, разумеется, что он лучший туктукер на свете. Писал явно не он.
Выбирать шило в мешке не было смысла, развести мог каждый другой туктукер, в том числе и этот, и мы решили, что хули тут, надо брать этого, чтобы он повозил нас три дня по Ангкору. В фойе гостиницы кое-как сторговались, хотя под конец по просиявшей его роже и поняли, что он получил гораздо больше, чем рассчитывал. Бросили вещи, помылись, вернулись в фойе, заказали завтрак, расписали план.
— Сегодня будем здесь,— водил пальцем по карте мистер Бунак. Палец у него гулял по всей территории комплекса, потому что азиаты не умеют читать карты в принципе (это не шутка и не ирония, проверено было неоднократно и в нескольких странах на многих людях).— Это не самая интересная часть, самую интересную прибережём на последний день. Завтра поедем сюда,— палец блуждал где-то там же, где и в первый день.— А вот на третий день… паба-ба-бам! Увидите самое охуенное!
— Шикарно,— сказали мы.— Заводи бибику.
Мы приехали к кассам и пошли покупать билеты. Вернувшись, мы застали Бунака, болтавшего с охранником. Увидев нас, охранник расплылся в улыбке и выдал заготовленное:
— Привет-минет!
И заржал.
Мы переглянулись, пожелали и ему здоровья, сели в тук-тук и поехали на встречу с прекрасным.
Увидев первый храм, кишевший китайцами, мы по разные стороны обошли его по периметру, встретились и взглянули друг на друга в недоумении.
— И это тот самый Ангкор? Город на Неве? — спросил я.
Андрей был в не меньшей задумчивости.
— Может, на третий день что стоящее и покажут,— предположил он.
После одноруких обезьян-близнецов решили, что на людей смотреть интереснее. Например, как нас заправляют. Есть бочка с топливом без названия. Какие там октановые числа! Горит — уже хорошо. К бочке подведён насос. Насос закачивает топливо в стеклянную посудину.
Из стеклянной посудины тётка набирает топливо в бутылку и выливает бутылку в бензобак тук-тука.
Из сахарной пальмы делают вкусняшки.
И, собственно, сахар.
Вспоминая музей геноцида, Андрей спросил Бунака:
— А правда, что веткой сахарной пальмы можно человека перерезать?
— Правда,— весело ответил Бунак.— Полпотовцы ими своим жертвам животы вспарывали, хахаха! Чик — и нет живота!
Мы переглянулись.
— А взглянуть на эту ветку можно? — спросил Андрей.
— Да их тут как грязи,— крикнул с переднего сиденья Бунак.— Сахарные пальмы повсюду. Ща остановимся — покажу.
— Ты понимаешь, что он сейчас покажет нам то, чем можно человеку вспороть живот? — спросил я Андрея.
Во взгляде Андрея читалось, что если что, то в качестве самообороны мы будем иметь к соседней ветке такой же доступ.
Остановились. Бунак ушёл куда-то в кусты и вышел с веткой. На ветке были зубья, как у пилы. Вопрос «а как они это делали?» отпал сам с собой. Андрей деловито взял ветку и положил её в багажник.
— Домой привезу,— пояснил он.
— А-а-а, сувенир,— догадался жизнерадостный мистер Бунак. — Хахаха!
— Это всё хуйня, ребята,— наконец сказал мистер Бунак.— Кто ж сахарную пальму не видел. Поехали красоты смотреть.
По кирпичам, из которых был выложен храм, стало понятно, что всё это тысячелетнее наследие, сохранившееся до наших времён, не такое уж и тысячелетнее. Похожие метки мы встречали и дальше.
А вот это, кажется, уже второй день. Впрочем, от однообразия архитектуры по прошествии столького времени (запись опубликована спустя два с половиной месяца после экскурсии по Ангкору.— прим. ред.) все дни для меня слились в один.
Здесь можно было забраться на самый верх, и мы рванули, обливаясь потом на сильной жаре, прихлёбывая ледяную воду, которой нас снабжал мистер Бунак.
И только оказавшись наверху, я понял, что слезть отсюда невозможно. Ступени глубиной с детскую сандальку спускались отвесно вниз. Андрей был далеко внизу, просить взять меня на ручки было уже некого. Только такая-то матерь и помогла мне чудом слезть, а не скатиться оттуда кубарем.
А вот это третий день, точно.
На третий день храмы надоели нам настолько, что знак «Осторожно, слоны» был куда интереснее.
Маркс, Энгельс, Ленин.
Но вообще красиво, да.