Дорога прочь из Лаоса лежала через Долину кувшинов — едва ли не единственную достопримечательность страны. Ради неё пришлось сделать крюк, но поехать прямиком во Вьентьян, затем добраться до границы с Камбоджей и с облегчением плюнуть в сторону Лаоса — было бы обидно за бесцельно прожитую в стране неделю. Если в Лаосе, как я говорил, нет ни хуя, кроме этих сраных горшков и четырёх тысяч островов в дельте Меконга (которыми мы решили пренебречь, потому что от Лаоса уже тошнило), то надо хотя бы ради галочки посмотреть на горшки. И мы отправились в Понсаван.
Микроавтобус, в который нас загрузили, вобрал в себя пожилую пару из Китая, семью немецко-фашистов, нас и мужика из Вьетнама с женой, всю дорогу хохотавшего с водителем. Когда перед отъездом водила забрался на крышу и начал упаковывать наши пожитки, я призадумался, а что же это будет за дорога, потому что с такой тщательностью вещи верёвкой не обвязывал ещё никто. После того как он накрыл рюкзаки и чемоданы чехлами в два слоя и на всякий случай ещё раз обвязал, я понял, что путь предстоит нелёгкий. Так оно, блять, и оказалось.
Шесть ёбаных часов нас трясло по лаосским ухабам, потому что паршивая асфальтовая дорога временами прерывалась метров на пятьдесят или сто, переходя в отвратительную щебёнку, то вдруг начиналась вновь. Такого серпантина я не встречал даже в Румынии, которую три года назад проехал по горам с юга на север. На лаосском серпантине ровной дороги было в лучших местах метров пятнадцать, затем шли извилистые повороты. Спать, прикорнув в кресле, было невозможно, потому что через каждые десять-пятнадцать метров голова моталась влево-вправо. Приходилось разглядывать окрестности.
Окрестности тем временем поражали. Вдоль дороги на откосе стояли фанерные хижины, по крепости своей похожие на домик Ниф-Нифа: дунь на неё, и она рассыпется. Чтобы не свалиться в пропасть, со стороны обрыва хижины были подкреплены сваями. Высоко в горах гнездились такие же чудеса лаосского зодчества — без единой идеи, как к ним подобраться и что в них делать. В придорожной пыли возились трёхлетние голожопики, одетые в майки. После Таиланда Лаос казался унылым говном.
Наконец, когда от миллиона поворотов все внутренние органы несколько раз поменялись местами друг с другом, мы всё же приехали в областной центр Понсаван. Город был выстроен на пустом месте сорок лет назад, когда в ходе гражданской войны предыдущий облцентр пришёл в негодность. Видимо, статус столицы провинции (то, что у нас называется областью, в Лаосе зовут провинцией) обязывал к такой планировке, но Понсаван даже спустя почти полвека после открытия излишне растянут по равнине и от этого пугающе просторный. Мне представляется, что именно так выглядят молодые города, построенные примерно в то же время где-нибудь посреди казахстанской пустыни — с однотипными домиками на большом расстоянии друг от друга и с комсомольцами—покорителями целины. Даже в фотоотчётных целях фотографировать не хотелось. После Чиангмая Понсаван казался унылым говном.
В половину седьмого вечера, когда на всех южных широтах выключают солнце, большинство лавочек и едален опустили жалюзи и закрыли решётки. Город вымер. Под фонарями бродили компашки местных пациков, неприветливых, но без агрессии. Работали несколько баров, ориентированных на интуристов. Понсаван перестал казаться унылым говном и просто стал им.
Наутро мы поехали в Долину кувшинов. Долго препирались с турагентом, выбирая оптимальный маршрут и исключая унылые достопримечательности вроде «русского танка» — разрушенный и гниющий остов советского БТР, брошенный где-то в поле. Экскурсия неожиданно оказалась очень дорогой, по 1400 рублей с человека, и это мы ещё сократили до минимума количество неинтересных мест, обязательных для посещения.
Поездка на микроавтобусе нас двоих по красотам началась со старого города — бывшего областного центра, разрушенного в гражданскую войну, после чего администрацию области перенесли в Понсаван неподалёку. Старый город, как обычный провинциальный городок, не произвёл ровным счётом никакого впечатления и ничем не отличался от, в общем-то, любой азиатской глубинки.
— Во,— сказал наш гид, и автобус остановился у кирпичных развалин.
— Что это, блеать? — недоумённо спросили мы.
— Французский госпиталь! — гордо ответил гид.— Выходить будете?
Пришлось выйти. С очень заинтересованным видом мы полазали по развалинам, сфотографировали уцелевший сортир и с выжиданием посмотрели на гида. Он как будто был удивлён, что груда кирпичей произвела на нас поверхностное впечатление. Ну ладно, поехали так поехали, хер с вами.
Не обошлось, конечно, и без Будды.
И без старинной, поросшей мхом, ступы. Предание гласит, что злые китайцы, с какого-то хуя решив, что в ступе замурованы сокровища, продолбили её насквозь в поисках драгоценностей.
— Ну и что, нашли сокровища-то? — спросили мы.
— А хуй его знает,— флегматично ответил гид.
Это билетная касса (куда показывала стрелочка).
Ну ладно, поехали эти твои горшки смотреть.
Перед тем как свернуть с асфальтовой дороги, гид захихикал и предупредил:
— Сейчас будет массажик!
И дальше началось ЭТО — километров десять самой хуёвой дороги в моей жизни. Микроавтобус «хюндай» держался молодцом и ни разу не попросил пощады во время этой пытки. Мало того, у него даже не отвалилась ни одна подвеска или чему там принято отваливаться у автомобилей. По ощущениям в этой дороге было не десять, а стопицот километров ухабов, камней, ям, рытвин, выбоин и несколько тонн красной глиняной пыли, в клубах которой скрывались ехавшие нам навстречу мотоциклисты.
Наконец-то приехали к горшкам (в Лаосе вообще многое происходило «наконец-то»). Единственная достопримечательность страны, что-то вроде лаосского Стоунхенджа, держится максимально закрытой для туристов — в смысле, чтобы туда попасть, нужно приложить немало усилий, начиная от ночёвки в Понсаване и заканчивая ужасной дорогой, привести которую в порядок ни у кого и в мыслях нет. И так сойдёт.
Так же, как и со Стоунхенджем, ни у кого нет истинного ответа, что же это такое, когда появилось, кем и для чего сделано. Версии гуляют от той, что это гигантские кувшины для бухла какого-то древнелаосского олигарха, до той, что в них живут (или жили) духи.
При входе на поляну стоит информационный щит, рассказывающий о страшной заминированности этого места. Щит как бы говорит нам, что когда вы будете бродить между кувшинов и увидите плитку, левая половинка которой раскрашена в белый цвет, а правая — в красный, то это значит, что слева от плитки ходить безопасно, а с красной стороны — хуй его знает, может, есть мины, а может, нет.
Не исключено, что это разводка, чтобы пощекотать нервы туристам: по всей стране этих плиток нет, а в единственном туристическом месте половина площади неразминирована. С другой стороны, гид уверял, что до сих пор каждый год сотни по три лаосских крестьян калечатся, найдя в поле неразорвавшийся снаряд и начав хуячить по нему кувалдой, потому что интересно, а что там внутри, ёбнет или нет. Впрочем, рассказ гида мог быть точно такой же разводкой. Да и сапёры, улёгшиеся в тени на привал, могли быть ряжеными. А может, там и правда полно сорокалетней дряни, оставшейся с гражданской войны. Загадочная страна — Лаос.
Обратный путь лежал через деревню виски с дегустацией и покупкой «с собой». Воображение рисовало посёлок с в жопу пьяными лаосцами, где при каждом доме построена своя винокурня, а местная алкашка, которая почему-то называется виски, течёт у всех рекой и из ушей. На деле это оказалась вымершая деревенька, а рисовый самогон гнала только одна бабка.
По словам гида, делает она его последние шестьдесят лет, а самой бабке — 74 года. Пойло оказалось съедобным, а для своих денег — 20 рублей за пол-литра — так и вовсе даже вкусным.
Вернувшись в Понсаван, мы решили, что из Лаоса надо валить как можно быстрее. В следующей серии — моё неподдельное восхищение лаосской столицей и смешной рассказ о переходе лаосско-камбоджийской границы.
