Другая планета, часть 1

Попав в Абхазию впервые, я не знал, на что именно нужно обращать внимание. К тому же большую часть из проведённых там десяти дней я находился в расслабленно-пьяном состоянии, когда брать в руки фотоаппарат совсем не хотелось, чтобы не нарушить гармонию, обволакивавшую меня со всех сторон.

Добираться до Абхазии поездом — занятие неблагодарное. Перед Новым годом билет до Сочи и обратно в купейном вагоне стоил около семи тысяч рублей (27 часов езды), в то время как «Аэрофлот» готов был проделать тот же самый путь за десять тысяч (чуть больше полутора часов лёту, не считая геморроя в аэропортах). До этого я летал на самолёте два раза (в Прагу и обратно) и в таком состоянии, что вообще ничего не запомнил, кроме того что меня внесли в чёрный список «Чешских авиалиний» за плохое поведение. Хотелось посмотреть, как же это всё-таки — летать в трезвом виде. И я выбрал самолёт. Вернувшись в Москву, я для себя решил, что летать самолётом буду только в тех случаях, когда добраться поездом будет невозможно.

Прилететь трезвым в Сочи 30 декабря у меня не получилось. Не получилось и трезвым сесть в самолёт. Наверное, дело было в том, что я начал провожать старый год ещё 20 декабря, а трезветь было бессмысленно. На фото — в таком виде меня встретили в сочинском аэропорту дорогие Лерка и Стас, а также местный житель Таращ. О них — чуть ниже.


 
 
 

Это Стас. Совершенно потрясающий мужик. С ним нет никаких напрягов, неловких молчаний и прочей фигни, которая часто случается с малознакомыми людьми. У нас с ним как-то вот сразу всё пошло как по маслу. После знакомства со Стасом у меня стало на одного друга больше. Надеюсь, что и у него тоже. На этой фотографии, по-моему, он очень похож на Карлсона.


 
 
 

Это Таращ Пилия. Таращ — имя, Пилия — фамилия. Когда началась грузино-абхазская война, ему было шестнадцать лет. Он взял оружие и пошёл защищать Абхазию от очередного порабощения Грузией. Прошёл всю войну. Итоги — награды, ранения, контузия и застрявший под сердцем осколок. На фото Таращ показывает туристам из Сочи, как надо пить рог. Место действия — апацха (кабак по-абхазски). Рог — настоящий, туровый. Когда в него со свистом влили полуторалитровый графин вина, мне стало немного нехорошо. Таращу было не привыкать. Выпив рог до дна (а по-другому не получится, потому что хитрая конструкция рога не предусматривает, чтобы его ставили или клали, пока в нём ещё что-то плещется), Таращ снова сел к нам за стол, и мы продолжили пить чачу, закусывая её хачапури, мамалыгой, солянкой и другими блюдами.

Абхазский язык довольно прост в плане заимствованных слов. Если в абхазском языке нет этого слова, то берётся русское (в большинстве случаев) с приставкой «а». Например: телефон — ателефон, музей — амузей. Если знать, что «пацха» по-грузински означает кабак, то несложно понять, что именно значит абхазское слово «апацха».

Абхазская кухня похожа на грузинскую. Но поскольку в Грузии я не был и как таковой кухни не пробовал, то сказать, кто именно на кого похож, не могу. Наверное, все кавказские кухни похожи друг на друга. Основными блюдами абхазской кухни являются чача, домашнее вино, мамалыга, хачапури, аджика, куча соусов и мясо разных видов исполнения, но одинаково огнедышащей остроты.

Чача это самогон, который производится из виноградного жмыха. Сначала собирается виноград. Затем из него делается вино. Затем из того, что осталось (то есть из жмыха) уже гонится чача. В посёлке Лыхны (ударение на первый слог) мне подробно описали в деталях весь процесс, показав сам аппарат и объяснив, что и как с ним нужно делать, но к тому моменту мне гораздо интереснее было то, что получается на выходе. В промышленных масштабах чача не производится, как и самогон, являясь исключительно домашним производством. Нормальная крепость домашней чачи — 70 градусов. В кабаках подают менее крепкую, градусов 60. Если кабак без понтов, а его хозяин ещё и ваш знакомый, то пол-литровая бутылка чачи стоит в нём 50 российских рублей. Если кабак с понтами, а хозяина вы не знаете, то цена, как правило, вдвое выше. Но согласитесь, 100 рублей за пол-литра 60-градусного виноградного самогона, чья экологическая чистота и безвредность для здоровья только снятся лучшим водкам,— подарок судьбы.

Слово «мамалыга» я встречал только в рассказах абхазского писателя Фазиля Искандера. Это действительно лепёшка, сделанная из кукурузной муки. По виду и консистенции мамалыга напоминает творожную массу, не имея с ней ничего общего по вкусу. Абхазам она заменяет хлеб. Её едят руками, отщипывая и макая в какой-нибудь соус. Мамалыга абсолютно пресная и рассчитана на любителя, но сами абхазы об этом как-то не задумываются.

Хачапури вы все, наверное, видели. Это тоже лепёшка, но делается из обычного теста. Размером она с виниловую пластинку, а внутри запечён сыр. Довольно вкусная вещь, когда горячая, только-только приготовленная. В холодном виде теряет половину своей привлекательности, но всё равно остаётся съедобной.

А вот аджика — это совсем не то, что вы все думаете. То, что продаётся в московских и киевских супермаркетах, называется аджикой по ошибке. Так же, как растворимый порошок марки Nescafe почему-то называется кофе. Абхазская аджика, также упомянутая в рассказах Искандера, представляет собой очень густую массу красно-бурого цвета, а острота её такова, что, слизнув её с кончика ножа, вы на минуту забудете обо всём на свете, кроме стакана холодной воды.

Кофе в Абхазии — это тоже отдельный разговор. Там он называется «кофе по-восточному», а не «по-турецки», и подаётся в маленьких чашечках без холодной воды. В кабаке с понтами чашечка стоит 20 рублей. По вкусу — нечто сказочное. Тут играет роль всё — и способ приготовления, и вода, которой ни в Москве, ни в Киеве вы не найдёте.

Мясо в Абхазии любят и в таких блюдах как суп харчо или, например, солянка с ним не жмотятся. Суп харчо в принципе не подаётся без огромного куска мяса, а солянка, опять же,— совсем не то, о чём вы подумали. Солянка это фактически второе блюдо. Выглядит это очень просто: большая тарелка, в которой лежат куски мяса, залитые густым и острым соусом. Людям с острым гастритом или язвой желудка в Абхазии делать нечего. Мне там пришлось нелегко, потому что за десять лет занятий алкоголизмом я здорово посадил себе все внутренние органы.

Это дом, в котором мы жили. Вообще проживание в Абхазии у нас получилось бесплатным. Дело в том, что Лерка (её фотография будет чуть позже) ездит в Абхазию уже то ли седьмой, то ли восьмой год, не считая поездок с родителями при советской власти. За это время она успела познакомиться с огромным количеством прекрасных людей, а прекрасные люди назвали её дорогой гостьей, которой всегда рады, и предоставили ей, потом ей и Стасу (он примкнул к абхазским поездкам пять лет назад), а потом ей, Стасу и мне свой дом, где мы и жили все вместе.


 
 
 

Дом находится в посёлке Бзыбь. Бзыбь находится примерно в десяти километрах от Гагры. В Бзыби (сами абхазы почему-то говорят «на Бзыби», когда имеют в виду именно название посёлка, а не одноимённую горную речку) есть несколько девятиэтажек, раздолбанных настолько, что обитателям московских и киевских забытых богом и ЖЭКом пятиэтажек вообще стыдно на что-либо жаловаться. В основном посёлок состоит из двухэтажного частного сектора — частично заброшенного, частично разрушенного войной, частично сохранившегося и частично отстроенного заново.

Центрального отопления в Бзыби не предусмотрено. В девятиэтажках есть батареи, но они носят исключительно декоративную функцию, потому что центральное отопление, даже если и есть, всё равно не работает. Частный сектор не оборудован вообще ничем. В принципе, их можно понять: по словам Лерки и Стаса, средняя дневная температура под Новый год в Абхазии держится на отметке 15–17 градусов выше нуля, а при такой погоде топить как-то западло. На всякий случай в большой комнате на первом этаже стоит некое подобие печки, рассчитанной на совсем уж крайние случаи. Если приглядеться, то на фото справа от дома виден дым. Как уверяли все местные жители, такой холодной зимы, как эта, у них не было никогда. Мёрзли абсолютно все. Печка в большой комнате кое-как спасала, но в остальных помещениях был собачий холод. В некоторые ночи замерзали лужи. Хозяин дома уверял, что в ночь с 30 на 31 декабря было минус семь, хотя в это плохо верится. Спать приходилось в носках, трусах, футболке и под двумя одеялами. Под утро я просыпался от истошного крика петухов и от того, что уши и нос были холоднющими. С тех пор я возненавидел петухов и промёрзшие комнаты.
 
 
 

В конце концов, знатно попив в Бзыби у наших гостеприимных хозяев, мы выбрались в Гагру. После того как Абхазия с тем или иным успехом избавилась от грузинского ига, абхазы стали переименовывать свои города, названные на грузинский манер. Гагры стали Гагрой, а Сухуми — Сухумом. Гагра тоже здорово пострадала от войны. Вообще, если понадобится одним словом охарактеризовать Абхазию, уместнее всего будет слово «разруха». Да, страна пытается как-то восстановиться после войны, но что-то начало получаться только в последние пару лет. Основные источники дохода Абхазии — мандарины и туристы. И если мандарины продаются в разных городах России, то с туристами не всё так безоблачно, как хотелось бы. Тут и глубоко засевший страх, что в Абхазии до сих пор стреляют, и полное отсутствие сервиса, включая горячую воду и прочие приятные мелочи. С другой стороны, в восстановлении Абхазии принимают участие богатые русские, которые, как, например, московский мэр, скупают пансионаты и дома отдыха, восстанавливают их, наполняют всем необходимым сервисом и потом уже с довольным видом устанавливают цены, которые по карману, пожалуй, только москвичам, да и то не всем.

Обычный пейзаж для Новой Гагры: несколько многоэтажек с разбитыми окнами и заброшенными квартирами, плохо асфальтированные дороги, грязь, лужи, гаражи и бурьян. Всё это перемежается частным сектором, то таким же полуразвалившимся, то новеньким-чистеньким с «мерседесом» последней модели во дворе. Происхождение в Абхазии таких машин довольно простое. В большинстве своём они угнанные — или в Европе, или в России (что проще). Другое дело, что выезжать за пределы страны на них можно только до ближайшего поста ГАИ, сотрудники которой быстро установят, что машина числится в угоне. На территории Абхазии такими глупостями не занимаются. И интерпол сюда тоже носа не суёт. Ездите на здоровье. Абхазские автомобильные номера выглядят в точности как российские, только с другим флагом и с буквами «ABH» вместо «RUS». Очень много машин с российскими номерами, причём из Москвы или из Подмосковья. При этом за рулём сидят вполне себе местные жители. Происхождение этих машин пока выяснить не удалось. На уровне предположений — машины покупались или угонялись в Москве, после чего перегонялись сюда.

Заброшенность и разруха никогда не позволят о себе забыть. Будь то город или посёлок, в нём всегда найдётся что-то или не снесённое, или сломанное, или заброшенное, что каждый раз напоминает о войне и о том, как долго страна пытается прийти в себя. Например, эта фотография сделана не где-то на окраине Гагры, а в самом, можно сказать, центре.


 
 
 

В январе некоторые районы Гагры представляют собой печальное зрелище. Наверное, все курортные города выглядят зимой неприветливо, но разница между, например, зимней Ялтой и зимней Гагрой существенная. В Ялте, несмотря на зиму и некоторое подобие снега, всё равно есть движняк. Повсюду много людей, большинство из которых — конечно, приезжие. Я помню, какой ажиотаж был в Ялте 31 декабря 2004 года. По улицам с бешеными взглядами носились толпы, сметая в продуктовых магазинах всё — от шампанского до чупа-чупсов. В Абхазии ничего этого нет — ни движняка, ни диких взглядов, ни толп. Жизнь спокойна и размеренна, а приближения праздника не чувствуется вообще. Летом в Абхазии я не был ни разу, поэтому я только надеюсь на то, что гагрский пляж в разгар курортного сезона выглядит иначе, чем на фотографии: сорняки, мусор, пустые бутылки, одинокие ботинки, прибитые к берегу обломки деревьев, ветки. Вдоль набережной тянутся заброшенные на зиму тенты, палатки и остатки летних кафе. Жизнь умерла до лета.


 
 
 

При этом Cтарая Гагра выглядит немного приветливее. Меньше разрушенных домов, ухоженней те, что остались, больше кабаков вдоль дороги. Вообще трасса, которая проходит вдоль побережья, пронизывая все крупные абхазские города, на удивление хорошая, ровная и сдобрена разметкой, на которую всё равно горячие абхазские парни не обращают никакого внимания.

Вождение в Абхазии напоминает рассказы про Египет и Индию, где правила дорожного движения вроде бы как номинально существуют, но ими никто не пользуется. В Абхазии ситуация запутана ещё и юридически. Сами абхазы считают себя самостоятельным и независимым ни от кого (исключение составляет разве что Россия, снабдившая всех абхазов российскими паспортами) государством, соответственно законы и любые вобще правовые документы у них должны быть свои — начиная от конституции и заканчивая правилами дорожного движения. С местными я по этому поводу не разговаривал, но есть такое подозрение, что правил дорожного движения в Республике Абхазия нет. Ну а даже если и есть, то всё равно никем не соблюдаются. Главное нарушение — это, конечно же, нарушение скоростного режима. При этом совершенно неважно, какой у вас автомобиль — позволяет он это делать, как, например, новая иномарка, или не позволяет, как, например, убитая копейка. Если есть участок дороги, на котором можно ехать больше ста километров в час, значит по нему все будут ехать именно так, даже с риском разломать и так уже на ладан дышущий автомобиль.

«Вы — мои гости, поэтому я выпил только десять стаканов. Когда вожу свою семью, меньше двадцати стаканов не выпиваю»,— как-то в один из прошлых заездов сказал Лерке со Стасом один водитель. Это совершенно нормальная для Абхазии ситуация: трезвыми за рулём, конечно, ездят, но и после нескольких стаканов вина (каждый стакан вмещает от 150 до 200 граммов домашнего вина неизученной крепости) управлять автомобилем никто не отказывается. По официальной статистике, все аварии на горных дорогах в Абхазии происходят только с трезвыми туристами. И ни одной — с нетрезвым абхазом. Абхазы знают эти дороги как свои пять пальцев и могут вести машину не только в пьяном состоянии, но и с закрытыми глазами, проезжая повороты по памяти. Одно из самых ярких впечатлений от Абхазии и от местных водителей я получил в районе Гудауты, когда поздно вечером мы ехали в каком-то наглухо убитом кошмаре отечественного автопрома. Друг водителя, сидевший рядом с ним, достал стоявшую в ногах трёхлитровую банку вина, налил всем по стакану, и мы начали по очереди произносить тосты. Водителю было неловко сидеть к нам спиной, поэтому, когда подошла его очередь произносить тост, он не сбавляя скорости обернулся к нам, одной рукой держа руль, а в другой стакан, и около полуминуты желал нам счастья, здоровья, мира, благополучия и прочего, что принято желать в абхазских тостах. Выпив стакан, водитель извинился и снова стал смотреть на дорогу.

Когда мы ехали из Бзыби в Гагру на автомобиле одного из наших друзей, водитель каждый раз, увидев движущуюся ему навстречу машину, нажимал на гудок. Когда я спросил его, зачем он это делает, водитель ответил, что таким образом он приветствует своих знакомых. Из чего я сделал вывод, что каждый абхазец знает в лицо и, возможно, даже состоит в родственных связях с половиной страны. Впрочем, это несложно, потому что после войны население Абхазии начало сокращаться в промышленных количествах — кто-то погиб на войне, кто-то бежал от неё. По одной из версий, население Абхазии сейчас составляет около 150 тысяч человек, из которых абхазов — 100 тысяч. Остальные — грузины, принявшие независимость Абхазии или даже сражавшиеся на её стороне, русские, евреи и прочая вавилонская мешанина (UPDATE: по второй версии, из 150 тысяч человек абхазов 40 тысяч, грузин — 50 тысяч, а ещё 70 тысяч — армян; правда, в сумме получается 160 тысяч; к армянам у абхазов отношение приблизительно такое, как если бы для русского смешать еврея с молдаванином). Нашего Тараща знали в Сочи, на границе (из-за него нам даже не получилось предъявить абхазским пограничникам наши паспорта, потому что, узнав, что мы друзья Тараща, у нас даже не спросили документов и только пожелали хорошего отдыха), в Псоу, Гагре, Бзыби, Гудауте, Новом Афоне и Сухуме.
 
 
 

Так выглядит пляж в Cтарой Гагре. Старая Гагра — это район пансионатов, домов отдыха и частного сектора. Эту часть города после войны начали восстанавливать в первую очередь — чтобы было куда приезжать отдыхающим (напомню, что отдыхающие наравне с мандаринами — основная часть дохода страны). На этой фотографии даже не видно, что город сильно покорёжен войной. Ну а в пустых пляжах и заброшенных душевых в январе, в принципе, нет ничего удивительного.


Leave a Reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *