Третья часть посвящена прогулке по Пицунде. Наверное, самая скучная часть. Зато с фотографиями.
Первым делом Кьягуа привёз нас к пицундскому храму. К религиозным достопримечательностям я отношусь прохладно, переснимав их на видеокамеру и перефотографировав на фотоаппарат лет двенадцать назад. Тогда, в каком бы российском городе я ни оказывался, я бросался к памятнику Владимиру Ленину и церковным куполам с крестами. Мне казалось, что снимать церкви на видеокамеру — очень концептуально. И сам же разрушил свой миф спустя несколько лет, когда пересматривал старые записи.
Я с опаской зашёл в распахнутые двери храма, дав сначала выйти огромной чёрной собаке. Абхазские собаки сильно отличаются от тупых московских и ещё более тупых киевских. Благодаря велосипедному буму, случившемуся много лет назад в Москве, московские собаки более или менее привыкли к проносящимся мимо велосипедистам и в подавляющем большинстве на них не реагируют. Киевские собаки не смогли так быстро приспособиться к реалиям и до сих пор видят в человеке на велосипеде прекрасный объект для охоты. В Абхазии, правда, я ни одного велосипедиста не видел, но местные собаки по сравнению с их коллегами из других стран и городов всё равно производят очень приятное впечатление. Все бездомные собаки (дворняги), которых мы встречали, любят людей. Вот идёте вы по пустынной набережной Пицунды, а тут бац! из кустов выбегает собака, обнюхивает вас и терпеливо ждёт, когда вы дадите ей что-нибудь пожрать. Убедившись через несколько минут, что ничего-то ей не перепадёт, собака начинает бежать рядом с вами. Это называется — охранять. Доведя вас до какого-нибудь места, где, по её мнению, вы можете быть в безопасности, собака отправляется по своим делам — дальше вы и сами справитесь. При этом ей не западло вести вас несколько километров. Домашние собаки живут в конуре во дворе. Как правило, это сеттеры, потому что собаки нужны не только для того, чтобы отпугивать всяких, которые ходят тут, понимаешь. С собаками здесь ходят на охоту. Поэтому на фига, в принципе, держать овчарку, если ты на всё лето не уходишь в горы пасти овец, а любишь охотиться.
В храме никого не было, кроме нас. Собственно, и храма-то тоже не было. В 1975 году прекрасную акустику здания было решено использовать в культурных целях, и в храме был открыт органный концертный зал. Насколько я понял, богослужения здесь не проводятся.
Затем в храм вошли две женщины — судя по всему, мама с дочкой. Дочкой лет двадцати семи. Высокая красивая девушка со светлыми волосами без умолку фотографировала. На долю секунды мы пересеклись с ней взглядами из серии «даст — не даст» и «давать — не давать» и разошлись в разные стороны.
При первом посещении Абхазии все её городки казались мне до неприличия маленькими. Выезжаешь на какой-нибудь скромный перекрёсток, а это оказывается главная площадь. И ни души вокруг. Ходят какие-то одинокие тени, да и те непонятно что здесь делают. На фото — главная аллея, ведущая к набережной. Наверняка летом она полна торговцев, дурацких автоматов, предлагающих попробовать силу своего удара, палаток с караоке и скучающих девушек с бархатной загорелой кожей и с колечком в пупке, но в январе Пицунда напоминает какую-нибудь Припять, откуда сбежало всё живое.
Должен же я показать вам пальмы, которые растут в Абхазии! Какой же фотоотчёт без пальм. На фото — выход на набережную.
Странное ощущение: казалось бы, легендарная Пицунда. Сколько раз слышал это название, сколько раз хотел сюда попасть, а тут попал — и никого. В курортных районах города, где мы гуляли, о войне не напоминает ничего. Но и нельзя сказать, что всё чисто, вылизано и за всем следят, чтобы не испортилось. Разруха тут тоже есть, но она другого происхождения. Не разруха даже, а какое-то запустение. Надеюсь, что всё приходит в упадок только на осень, зиму и весну, а к началу курортного сезона всё восстаёт из пепла, как птица Феникс. Та же набережная. Те же пансионаты. Вот, вроде бы, не разрушено, не разграблено и по частям не растащено, а видно, что людей тут не было давно.
Бассейн с пресной холодной водой под открытым небом, надеюсь, летом всё-таки заполняется. Зато в январе вам представляется прекрасная возможность походить по его дну. Мы с Леркой и со Стасом сразу вспомнили бассейн в кинофильме «Игла», в котором плавал Пётр Мамонов. Если подняться по лестнице, то попадаешь в предбанник (тот, который с разбитым окошком). В предбаннике стоят скамейки и лежаки, пустая бутылка водки и мусор от закуски. Из предбанника ведёт лестница вниз — вероятно, в сауну, из которой нужно выбегать и нырять в холодную воду.
Между двух корпусов пансионата, которых вдоль берега построено семь, стоит старый маяк. Непонятно, работает он или стоит просто так, для красоты, потому что жалко выкорчёвывать. Скорее всего, не работает.
На первом этаже пристройки к одному из корпусов находится, видимо, вход в столовую. В январе он пахнет собачьей и человеческой мочой и завален непонятно откуда взявшимся мусором. Фотография входа не получилась, потому что я экспериментировал с разными значениями выдержки и (как оказалось потом) не смог сделать ни одного нормального кадра. А сфотографировать можно было вывеску над входом: «Любимая работа — как хорошая книга». Что общего между любимой работой и хорошей книгой, выяснить не удалось. Если любимая работа это средство занять себя, когда ты лежишь на диване и ни фига не делаешь, то я работаю в самом жутком месте на свете, а любимой работы у меня так и вообще никогда не было.
Стас фотографирует меня, как я фотографирую второй этаж пристройки к корпусу. Именно под ним как раз и находится вход в столовую с манящей надписью, в которой каждый для себя отыщет свой смысл.
И вот что из этого получилось. На втором этаже расположен огромный холл. По периметру стоят столы с поставленными на них перевёрнутыми стульями (как в школе), обитыми цветным дерматином. Стеклянные двери закрыты изнутри на те же стулья, засунутые ножками в дверные ручки. Удивительно, но внутри горит свет. И никого. И только вывеска на двери: «Disco-bar».
Скучная прогулка по Пицунде окончена.