Абхазское гостеприимство, как я вам уже говорил, не знает границ. Для ещё одной его иллюстрации достаточно вспомнить такой случай. Вечером 31 декабря всё дееспособное население нашего дома в Бзыби крутилось на кухне и готовило новогодний стол. Спустя некоторое время мне это надоело, и меня потянуло погулять. После восьми вечера на улице было совершенно темно, уцелевшие фонари вдоль трассы уже не горели, и одному ходить по посёлку было жутковато. Я отозвал в сторону Стаса и спросил его, насколько безопасно в тёмное время суток гулять незнакомцу по посёлку. Стас ответил, что в том смысле, в котором я думаю, совершенно безопасно, а вообще, конечно, опасность гулять вечером 31 декабря существует: первый же местный, увидев меня, разгуливающего по посёлку, с высокой вероятностью, не слушая никаких возражений, затащит меня к себе домой, где накормит, напоит и встретит со мной Новый год. И домой я попаду в лучшем случае через две недели. После чего гулять мы пошли втроём — с Леркой и со Стасом. К счастью, к нам никто не приставал.
Утро в Гудауте получилось почти беспохмельным несмотря на какое-то малоразумное количество алкоголя, принятого накануне. Около девяти часов нас разбудила тётя Таня и сказала, что этой ночью у Тараща Пилии умер отец. Отец жил в Лыхнах, куда мы и направились — попрощаться и поддержать Тараща своим появлением.
Когда мы приехали в Лыхны и добрались до дома отца Тараща, я офигел. Абхазские традиции в очередной раз доказали, что Абхазия это другая планета. Прощание выглядело приблизительно так. По дороге, ведущей к дому, шли и шли люди. Ворота были настежь распахнуты, собаки молча сновали между людей, изредка кого-нибудь обнюхивая. Слева от жилого дома стояло небольшое одноэтажное здание, предназначение которого осталось для меня загадкой. В тот день внутри здания стоял гроб, вокруг которого сидели и плакали женщины — мужчины допускались туда только для того чтобы несколько секунд постоять у гроба (при этом хозяйка дома благодарила за то, что мы пришли) и выйти. Затем нужно было подойти к родственникам-мужчинам, которые сидели на скамейках или стояли на другом конце двора. Когда пришедшие попрощаться приближались к сидящим сыновьям покойного, те вставали. В зависимости от степени родства все обменивались или словами, или взглядами, или рукопожатием, или заключали друг друга в объятия. В это время посередине двора мужчины сколачивали навес, под которым в день похорон будет стоять гроб — на случай дождливой погоды.
Похороны, которые состоялись через два дня, не имели почти ничего общего с русскими. Начнём с того, что на местном телевидении ежедневно поздно вечером транслируется передача-некролог. Выглядит всё просто: на несколько секунд на экране появляется фотография умершего с указанием имени, фамилии и времени выноса тела (о том, что такое вынос тела — чуть ниже). Адрес дома при этом указывать не обязательно по двум причинам: в деревнях адресов как таковых нет; кому надо, тот и так знает, где будет проходить прощание. Таким образом благодаря передаче вся страна узнаёт, кого завтра будут хоронить.
На следующий день за несколько часов до выноса тела мы снова были у дома отца Тараща. За сотни метров до ворот начинали парковаться автомобили приехавших на похороны. Вереница людей впечатляла. К нашему приходу во дворе стояло около двух или трёх сотен мужчин, одетых в чёрное. Я в своей оранжевой куртке смотрелся вызывающе. Дядя Тараща, абхазский митрополит Виссарион Пилия, ходил по двору и разговаривал по сотовому телефону о грядущем Рождестве. В центре двора под навесом стоял гроб, окружённый женщинами. Накрапывал дождь, становясь всё сильнее. Мужчины курили и негромко переговаривались. В этих разговорах я узнал, что род Пилия состоит в родстве с родом Лакоба, откуда, собственно, пошёл сам Нестор Лакоба.
До выноса тела оставалось больше двух часов. У меня мёрзли ноги, я ходил кругами, притоптывал и постоянно курил, потому что делать было нечего и разговаривать тоже не о чем. Да и не с кем — все были мне незнакомы, сдержанны и молчаливы. Люди всё прибывали. Женщины подходили к гробу и начинали рыдать в голос.
В два часа в центр двора вышел старик и громко заговорил по-абхазски. Идея речи была понятна, но я всё равно спросил у Рамина, о чём он говорит. Так и оказалось — говорящий вспоминал, какой хороший человек был отец Тараща, сколько он всего сделал в жизни и как её хорошо прожил. Я обернулся к Стасу и сказал, что сейчас можно сделать такой кадр, за который мне бы дали первую премию World Press Photo. Стас посмотрел на меня и добавил: «Посмертно». Ноги замёрзли окончательно. Я старался незаметно постукивать одним кроссовком о другой, притоптывал и подскакивал. Наконец наступили три часа дня. За забором уже была вырыта могила. Это было семейное кладбище, на котором хоронили только членов этой семьи. Туда же понесли гроб. В этом и состоял весь вынос тела.
Во дворе уже были накрыты столы. Всех рассадили. Гостей оказалось более трёхсот. Перед каждым стояла тарелка с мамалыгой и фасолью, бутылка вина и бутылка чачи. По-абхазски обходились без столовых приборов и ели руками. Где-то через час мы решили, что пора и честь знать. Попрощавшись с Таращем, мы собрались и уехали.
И ещё об абхазских обычаях, чтобы закрыть тему.
В один из застольных вечеров (а на протяжении десяти дней там все вечера были застольные) поднялась тема института брака. Сильно пьяный Таращ категорично гнул свою линию, мудрые абхазские женщины посмеивались, пытались спорить, но ровно настолько, чтобы подогревать интерес к теме, но ни в коем случае не переходя в несогласии с Таращем ту грань, за которой он мог и обидеться. Мораль сводилась к простому: в Абхазии мужчина — всё, а женщина — почти ничто. Все важные решения принимаются исключительно мужчинами, а женщина создана только для того, чтобы рожать детей, убирать дом и готовить еду. При этом мудрые абхазские женщины прозрачно намекали, что мудрая женщина любую ситуацию сможет повернуть в свою сторону, а немудрая будет с восторженным идиотизмом танка добиваться социальной справедливости и, разумеется, ничего в Абхазии не добьётся. Из чего я сделал вывод, что феминистки — женщины глубоко немудрые, потому что не пользуются богом данными преимуществами — обаянием и хитростью, с помощью которых с любым мужчиной можно делать всё что угодно.
Абхазы рано женятся и выходят замуж (особенно последнее), и мне кажется, что не последней причиной является элементарное желание ебаться. Строгая и по-средневекому дикая абхазская мораль и в страшном сне не может увидеть такого, чтобы девушка получила сексуальный опыт и вообще познала радость секса до свадьбы. Ну то есть формально абхазская девушка, конечно, может лишиться девственности тогда, когда захочет, но после этого ей придётся столкнуться с тем, что замуж её никто не возьмёт, а сама она будет заклеймена позором на веки вечные. Абхазский мужчина, видите ли, не может примириться с мыслью, что до его члена в его будущей жене был чей-то другой.
Понятно, что с такой моралью даже о небольшом перепихоне со случайно подвернувшейся абхазской красавицей русскому туристу можно забыть сразу и навсегда.
Напротив, абхазским мужчинам в сексуальном смысле разрешается всё и всегда. То же касается и измены — абхазская женщина, сразу посерьёзнев и как-то погрустнев, сказала мне, что ей очень хотелось бы никогда не узнать о том, что её муж ей изменял. То есть, абхазские женщины допускают измены своих мужей, но просят хотя бы отгородить их от информации о свершившемся событии. При этом сами они наперебой уверяют, что измена мужу для абхазской женщины настолько великий грех, что об этом как-то и говорить не принято. А измена жене — просто не очень хороший поступок. На этом месте я готов был уже упасть со стула, но удержался и правильно сделал, потому что шикарное проявление абхазской логики ждало меня впереди.
Как было сказано абзацем выше, абхазские мужчины могут делать всё — так уж они удобно себе придумали. В этом месте картина абхазской половой жизни перестала складываться для меня в одно целое. Девственниц до свадьбы трахать нельзя, потому что их никто не возьмёт в жёны, да и сами они не дуры, чтобы отдаваться. Изменять своему мужу нельзя, да и трахать чужую жену — это тоже до добра не доведёт. И при этом абхазским мужчинам позволяется вступать в брак, имея сексуальный опыт. Да, но с кем его иметь?! На этот вопрос Таращ постарался ответить максимально уклончиво, вспомнив что-то про русских туристок, заезжающих в Абхазию, множество других национальностей, проживающих на территории страны (кто сказал, что нельзя выебать армянку?), и не совсем приличных абхазских женщин, которые, к сожалению, всё-таки есть, чем страшно позорят весь гордый абхазский народ. На этом месте я упал со стула.
Пожалуй, единственное исключение для девушки, как потрахаться до свадьбы и не опозориться — положиться на порядочность своего бойфренда. Если дело уверенно идёт к свадьбе, но по каким-то причинам её нельзя сыграть прямо завтра, а ебаться хочется уже сейчас, то в принципе это можно сделать, но потом просто никому не рассказывать. Никто же не требует кровавых простыней после брачной ночи или каких-то других доказательств непорочности невесты.
Свадьба в Абхазии совершенно спокойно обходится без загса. Официально можно ебаться после того, как молодой человек привёл девушку в дом к своим родителям и представил их друг другу. Считается, что после этого они уже муж и жена. Вскоре празднуется и свадьба — мероприятие, рассчитанное исключительно на гостей, потому что женитьба уже признана родителями жениха, когда девушка первый раз появилась в их доме, представленная в качестве невесты.
На свадьбу приглашаются все родственники с обеих сторон. Если учитывать, что в Абхазии, по большому счёту, все друг другу родственники, то получается даже странно, что средняя свадьба собирает всего около двух тысяч гостей. Если я всё правильно запомнил, то свадьба играется несколько дней, в течение которых родственники сменяют друг друга, чтобы погулять удалось всем. Для обеспечения таких торжеств посудой существуют специальные люди, хранящие дома многосотенные запасы тарелок и стаканов. Можно сказать, что сдача посуды в аренду — один из источников их дохода. Рискну предположить, что основной.
Большинство абхазских девушек, процентов девяносто, довольно некрасивые. Но оставшиеся десять процентов — это, я вам скажу, что-то с чем-то. От таких красавиц, такого прекрасного восточного типа, стройных, высоких, длинноногих, с обжигающим взглядом, можно сойти с ума. За девять дней я насчитал пятерых девушек, каждой из которых присвоил титул Мисс Абхазия и на каждой из которых был готов жениться хоть сейчас. Мои абхазские друзья, когда мы прощались, шутили, чтобы летом, когда я приеду к ним в гости снова, я увёз с собой невесту. Я улыбался и соглашался расплывчатой фразой «Чем чёрт не шутит».
Ну и про фото выше, с которой началась последняя серия абхазской эпопеи. На фото изображено здание сельсовета (или горисполкома) Лыхнов (надеюсь, что название склоняется, а я сделал это правильно), как и большинство зданий, покорёженное войной и не отстроенное заново.
Потом мы отправились гулять по Лыхнам и осматривать всякие развалины и достопримечательности.
Наконец-то в последней серии появляется Лерка.
Лыхненский храм.
А это всё, что осталось от школы. Одноэтажная пристройка со всеми выбитыми стёклами — спортивный зал. Сложно сказать, работает эта школа или нет. Но судя по тому, что в той же Бзыби я видел школу поприличнее, сдаётся мне, что эта заброшена.
Один из тех дворов, где мы нашли приют и ночлег. Главные составляющие любого абхазского двора: водопровод, ванна для хранения воды, которую подают крайне нерегулярно, курицы, виноград и пальма.
В один из дней Лерка и Стас наконец-то вытащили меня в горы, чтобы показать озеро Рицу. Но до Рицы мы так и не добрались, потому что высоко в горах лежало столько снега, что наша «Газель» не смогла проехать. Смелый абхазский водитель Валера невозмутимо вёл машину по снежной целине, а мы оглядывались по сторонам и думали, как будем отсюда выбираться, застряв окончательно. К счастью, Валеру получилось убедить повернуть назад. В результате мне пришлось довольствоваться лишь Голубым озером. Не знаю, как выглядит Рица, но Голубое озеро — это какая-то нереальная красота.
Так и закончилось моё знакомство с Абхазией. Извините, что так много текста. В двух словах о другой планете не расскажешь.
